Александр Грин

И на сердце на мгновение стало больно; я вышла в соседнюю комнату и стала себя бранить. Через несколько минут, успокоясь, снова вошла в комнату Александра Степановича и молча поцеловала его в голову. Он так же безмолвно прижал меня к себе. И все».[495]

Рассказ «Измена», о котором вспоминает Нина Грин, был написан в 1929 году. Сюжет его довольно прост. Четверо друзей, подвыпив, едут к девицам. Наутро один из них просыпается и не может ничего вспомнить. Друзья рассказывают ему о том, что с ним было.

«– Мы хотели отправить тебя домой, но ты поехал ко мне. Ты не хотел, чтобы Джесси видела твое состояние…

– Послушай, – сказал Брентган, – я ничего не помню с момента, когда начал пить на пари в „Китайском принце“. Подними занавес!

– Лучше я его опущу! – расхохотался Лей. – То, что ты называешь „занавесом“, есть лишь полог кровати одной пикантной детки.

– Но это ты выдумал! – вскричал Брентган, помертвев и вскакивая».

Герой чувствует себя ужасно, он думает о жене, которой изменил, и о том, как скажет ей, что произошло: «Я не виноват, я стал только внезапно и тяжко болен стыдом. Я стал болен тем, что стряслось».

«Между тем, – сообщает рассказчик, – решение вопроса лежало не в логике, а в прекрасном и редком чувстве Джесси к нему. Это чувство нельзя было трогать ни грубой, ни жестокой рукой».

Последнее прямо касается Грина и его жены. Отношения с ней переставали быть лишь сферой его частной жизни, но делались частью его литературного творчества. Так было в посвященном Нине Грин рассказе «Брак Августа Эсборна», так было в посвященном Н. В. Крутикову рассказе «Ветка омелы», так было и в «Измене» с ее подчеркнутым моральным пафосом, как если бы текст писал протестантский проповедник. «В прозе Грина было что-то пуританское, по крайней мере, огромный пласт эротической литературы серебряного века не нашел никакого отражения в его текстах», – несколько упрощая и выпрямляя Грина, но в целом верно писал Алексей Вдовин.[496]

«Он вспомнил свою жизнь с Джесси, их любовь, понимание, близость и доверие. Над всем этим раздался злой смех. Брентган и Джесси были теперь такие же, как и все, с своей маленькой грязноватой драмой, до которой нет никому дела.

Брентган обратился к философии, именуемой парадно и гордо: „сеть предрассудков“. Философия эта напоминала отлично вентилируемый пассаж, с множеством входов и выходов. На одном входе было написано: „Особенности мужской жизни“, на другом: „Потребности в разнообразии“, на третьем: „Наследственность“, на четвертом: „Темперамент“ и так далее; каждый вход помечен был хитрой и утешительной надписью.

– Все это хорошо, – сказал Брентган, – но все это не приложимо к той правде, какая соединяет меня и Джесси. В области желаний все может стать „предрассудком“. Я могу выйти из такси и почесать спину об угол дома. Я могу не заплатить своих долгов. Могу сказать незнакомой женщине в присутствии ее мужа, что я ее хочу; если же муж вознегодует, – сошлюсь на искренность и естественность своего желания. Так же всякий другой может подойти к Джесси, а я выслушаю его желания и буду продолжать разговор о красивых ногах Эммы Тейлор.

Чувство глубокого одиночества, совершенной, беззубой пустоты охватило его при этих образных заключениях».

В отличие от «Брака Августа Эсборна» «Измена» заканчивается почти благополучно. Приехав к девицам, Брентган узнает, что накануне был смертельно пьян, всю ночь провалялся без чувств, и пьянство уберегло его от большего греха, а наутро друзья решили его разыграть.

«– Я так и думал, – сказал Брентган, сердце которого одним сильным ударом вышло из угнетения.

– Думал? Тогда вы не приехали бы сюда.

– Сюда? О, это не то… Простите меня. Я не мог представить, что… Но вы понимаете.

– Конечно, я понимаю, – сказала она, вся потускнев и смотря взглядом побитой. – Теперь идите к вашей жене и не беспокойтесь… Ваши приятели… о, они не любят вашу жену. Они говорят, что вы „пресноводное“.

– „Пресноводное?“ – Брентган весело рассмеялся. – Ну, пусть их…

Его охватила теплая, искренняя признательность к этой девушке с зачеркнутым будущим, которая поняла его состояние и не поддержала глупую травлю».

Нина Грин вспоминает еще об одном, правда, нереализованном сюжете, где ситуация измены похожа, но логические акценты прямо противоположны: герой действительно изменяет, однако ничего жене не говорит, потому что любит ее.

«Другой раз он рассказал мне о человеке, который очень любит свою жену. Она все его счастье. Но дурные инстинкты сильны в нем, и он имеет любовниц. Тем не менее у какой бы из них он ни находился, в одиннадцать вечера он звонит по телефону своей жене и говорит ей все ласковые и нежные слова, какие она привыкла слышать от него на сон грядущий. И жена, думая, что он на работе, спокойно ложится спать, благодаря его за любовь.