Александр Гумбольдт

Гумбольдт ненавидел реакцию, но он считал, что немецкой буржуазии недостает ни сознания, ни сил следовать французскому примеру. Не понимал он и экономических предпосылок революции 1848 года. Причину и цель революции он видел в конституционном закреплении права граждан участвовать в управлении страной, а конституционную монархию считал единственно приемлемой и жизнеспособной формой государственного устройства. Он сожалел о том, что король, слушая плохих советчиков, отказывался добровольно дать то, что у него было потом отнято силой. Нет также весомых оснований полагать, что ученый одобрял либерализм в той его ипостаси, какую представляли Лудольф Кампхаузен и Давид Юстус Людвиг Ханземан.

Эти два выразителя интересов крупного рейнского капитала вместе с несколькими либерально настроенными аристократами образовали первый послереволюционный кабинет министров. Кампхаузен вскоре подал в отставку; при Ханземане, возглавившем следующее правительство, все отчетливее намечалась тенденция к «преемственности правовых основ» государства и к ограничению общенационального объединения страны, к дальнейшему устранению таможенных барьеров в направлении создания единой экономической системы.

Прусская буржуазия шла тем самым уже против завоеваний революции, против интересов рабочего класса. Этот компромисс между крупной буржуазией и короной в вопросе о конституции способствовал новому наступлению реакции. Как только антиреволюционная тенденция взяла верх в Вене, то же самое произошло в Пруссии, что по сути было равнозначно государственному перевороту.

Два завещания, интересных в своем роде

Материальное положение старика Гумбольдта оставалось весьма стесненным. Он, который ходатайствовал за многих и многих ученых, художников, вдов и сирот перед королем, министрами и всевозможными чиновниками, добиваясь то стипендий, то повышения жалованья, то пенсий, сам, по сути, нуждался в помощи. Камергерское жалованье, редкие дотации из королевской казны и гонорары за научные публикации обеспечивали ему крайне скромный быт, не более; денег не хватало даже на то, например, чтобы погасить две ссуды, взятые им еще при переезде в Берлин, одну — в прусской фирме, занимавшейся морской торговлей, другую — в банковском доме Мендельсонов.

В последнее время он стал к тому же испытывать некоторую неловкость по отношению к своему камердинеру: Гумбольдту теперь казалось, что он все же маловато платит своему верному слуге, по крайней мере меньше, чем Зайферт был того достоин за тридцатилетнюю безупречную службу. Будучи человеком особенно щепетильным в таких делах и понимая, что дополнительных денег ждать неоткуда, Гумбольдт в марте 1855 года составляет завещание, по которому все его имущество после смерти переходит в собственность Иоганна Зайферта, его камердинера. Потом, когда ученый умер и завещание было обнародовано, Зайферт с радостью стал распоряжаться Гумбольдтовым наследством, бойко торгуясь с покупателями и беспокоясь только о том, чтобы продать его подороже. Поразительно, с каким безразличием наблюдали и корона, и общественность страны за тем, как расходились по рукам ценнейшие рукописи, документы, коллекции и личные вещи Гумбольдта, как была спокойно продана некоему частному лицу богатая библиотека, о приобретении которой на казенные средства, правда, велись вялые переговоры, но они не дали реальных результатов. Библиотека оказалась потом перепроданной в Лондон, где большая ее часть сгорела при пожаре.

О материальных обстоятельствах Гумбольдта этих лет говорит еще один документ, датированный 1853 годом, который дочь Зайферта предоставила в распоряжение авторов научной биографии Гумбольдта, изданной К. К. Брунсом.

Предвидя, что Зайферт, получив наследство, не станет рассчитываться с его двумя кредиторами, Гумбольдт обратился к Фридриху Вильгельму IV «с нижайшей просьбой» принести некую сумму «в дар дому Мендельсонов» и тем погасить долг, сделанный «столь долго преданным Вам стариком». «Несмотря на мои ночные труды, я совсем не уверен в том, что мне удастся до своей смерти выплатить дому Мендельсонов все то, что я им задолжал».

Передать эту бумагу королю Гумбольдт решился лишь после апоплексического удара, случившегося с ним в феврале 1857 года. «Обеспокоенный» Фридрих Вильгельм IV заверил своего камергера, что готов «снять с него бремя этой заботы» и «в случае кончины Гумбольдта, вероятно, еще далекой» он будет считать урегулирование этого дела «дорогим ему завещанием». И все же не Фридрих Вильгельм IV, а лишь его брат и преемник, тогдашний регент Вильгельм, уплатил банку Мендельсонов оставшийся непогашенным долг в 1300 талеров.

«Последний герой великой литературной эпохи»

«Мои силы быстро идут на убыль, — писал Гумбольдт в середине декабря 1856 года Бунзену. — Не очень-то приятно видеть, как улетучивается фосфор мысли и уменьшается вес твоего мозга, по выражению нынешней школы. Но все же я не падаю духом и продолжаю работать».