Александр I

31 декабря 1810 года Александр по сути отошел от Континентальной системы, когда объявил, что в следующем году наложит более высокие пошлины на товары, поступающие по суше (такие, как французские предметы роскоши и, в частности, французские вина), и менее высокие — на привозимые по морю, что благоприятствовало нейтральным американским кораблям, несущим английские товары. В то время пошлины на вина Франции и ее союзников превышали вдвое пошлины, наложенные на вина из юго-восточной Европы. Манифест, сопровождавший новые тарифы и новые правила для нейтральных судов, оправдывал эту акцию тем, что «видя настоящее положение в нашей торговле, когда ввоз импортных товаров явно вредит внутренней промышленности и, наряду с умышленным падением денежного обращения, несправедливо превышает экспорт российской продукции, и желая, насколько это возможно, восстановить приемлемое равновесие», для нейтральных мореплавателей должны быть установлены правила, «целью которых является блокирование возрастания чрезмерной роскоши, сокращение ввоза иностранных товаров и стимулирование, насколько это возможно, укрепления внутренней торговли и производства» ^[114]. В течение 1811 года все больше и больше британских судов беспрепятственно доставляли свои товары в Россию. Наполеон в августе 1811 года лично подсчитал, что 150 судов, плавающих под американским флагом, но несущих британские товары, было принято в российских портах. Были уменьшены пошлины на сырье, в котором нуждалась российская промышленность, и, невзирая на разрушительный эффект наполеоновского вторжения, количество фабрик и рабочих на них в России выросло после 1812 года: от 2332 фабрик в 1812 году (2399 в 1804) до 3731 в 1814; и от 119 000 рабочих в 1812 (95 000 в 1804 и 137 800 в 1811) до 170 000 в 1814.

Несовместимость интересов означала, что конфликт между Францией и Россией всегда был неизбежен и откладывался только из-за занятости Наполеона другими проблемами. Летом 1808 года в Испании разразилось восстание, и большое количество французских войск было связано войной с партизанами (к 1812 году в Испании было около 300 000 французских солдат). В августе 1808 года Британия послала экспедицию в Испанию; к 1813 году на полуострове численность британских войск, противостоящих наполеоновским силам, составляла 100 000 человек. Воодушевленная трудностями французской армии в Испании и веря, что в самой Франции существует оппозиция Наполеону, Австрия начала угрожать возобновлением военных действий. В сентябре 1808 года Наполеон собрал в Эрфурте конгресс, надеясь вынудить Александра возобновить свое обязательство сотрудничать с Францией. Александр согласился присутствовать, ощутив на данном этапе необходимость обеспечить России простор для маневра, чтобы иметь возможность подготовиться к любой грядущей битве. По дороге в Эрфурт он посетил прусских короля и королеву, где прусский премьер-министр, барон Г.Ф.К. фон Штейн побуждал его принять руководство антифранцузской коалицией. В Эрфурте дух тильзитской приветливости на первый взгляд все еще витал между двумя правителями. Но Наполеон обнаружил, что, по сравнению с Тильзитом, вести дело с Александром стало менее просто (хотя он и писал Жозефине об Александре, что «если бы он был женщиной, я думаю, я мог бы сделать его своей возлюбленной») ^[115]; Александр стал открыто циничен в отзывах о Наполеоне. Он писал сестре Екатерине из Веймара 8 ноября 1808 года, что «Бонапарт делает вид, что я всего лишь дурак и ничего больше. Хорошо смеется тот, кто смеется последним! и я возлагаю все свои надежды на Господа» ^[116]. Александр отказался принять на себя обязательство поддержать Францию в случае агрессии Австрии. Он только дал Наполеону устные обещания поддержать его кампанию в Испании и неопределенно обещал вести с Францией «совместные действия», если Австрия нападет на нее; в ответ Наполеон должен был признать российский захват Финляндии и поддержать возможную аннексию ею Княжеств. Александр ощущал свое положение еще более упрочившимся из-за нелояльности к непрестанной агрессии Наполеона французского посла в России, А.-О. Л. Коленкура и министра иностранных дел, Ш.-М. де Талейрана, которые льстили ему секретными уверениями в том, что он должен противостоять амбициям Наполеона не только ради России, но ради всей Европы.