Александр I

Ближе к полуночи все поехали к Палену. У дверей его дома их встретил полицейский офицер, который сказал, что губернатор у генерала Талызина и там ждет их. Беннигсен и Зубовы застали комнату полной офицеров; шла отчаянная пирушка, шампанское лилось рекой. Трезвым оставался один Пален, который попросил и Беннигсена не касаться вина. Гости во весь голос рассуждали о мерах, которые следует предпринять; полковник лейб-гвардии Измайловского полка Бибиков, находившийся в родстве со всей знатью, заявил между прочим, что нет смысла стараться избавиться от одного Павла и что лучше отделаться сразу от всех членов императорской семьи. Было просто чудом, что ни один из слуг, беспрестанно входивших и выходивших из комнаты, не выскользнул тайком из дома и не бросился в Михайловский дворец, чтобы предупредить о заговоре и тем самым заслужить милость царя. После узнали, что накануне множество петербуржцев знали о готовящемся ночью перевороте, и все-таки никто не выдал тайны: до такой степени всем опротивело это царствование!

Наконец заговорщики условились разделиться на две колонны, примерно по шестьдесят человек в каждой. Первую колонну, которой предстояло занять главную лестницу замка со стороны Летнего сада, должны были возглавить Пален и граф Уваров; вторую, направлявшуюся тайными ходами прямо в спальню царя,– братья Зубовы и Беннигсен. Все офицеры были сильно навеселе, многие едва держались на ногах. На выходе Пален обратился к сообщникам:

– Господа, чтобы приготовить яичницу, необходимо разбить яйца.

Проводником второй колонны был адъютант Преображенского полка Аргамаков, ежедневно подававший Павлу рапорт и потому знавший все тайные ходы дворца. С фонарем в руке он повел заговорщиков сначала в Летний сад, потом по мостику – в дверь, сообщавшуюся с садом, далее по лесенке, которая привела их в маленькую кухоньку, смежную с прихожей перед спальней царя. Здесь, сидя и прислонившись головой к печке, безмятежно спал камер-гусар. По пути колонна Зубовых и Беннигсена сильно поредела, теперь с ними оставалось только четыре человека, которые со страху набросились на спящего гусара; один из офицеров ударил его тростью по голове, и тот спросонья поднял крик.

Заговорщики пришли в замешательство и остановились, ожидая, что их немедленно схватят. Четырех офицеров простыл и след, Платон Зубов стоял, едва живой, не в силах сделать шагу. Беннигсен схватил его за руку:

– Как, князь? Вы довели нас до этих дверей и теперь хотите отступить? Мы слишком далеко зашли. Бутылка откупорена, ее надо выпить, идем!

Видимо, вследствие обильного ужина, всех заговорщиков в эту ночь посещали гастрономические метафоры.

Пален не ошибся в Беннигсене. Его хладнокровие ободрило Зубовых; они направились в спальню царя. Но здесь их ожидало новое, еще более сильное потрясение: кровать Павла была пуста! Уже считая себя мертвецами, Зубовы и Беннигсен принялись шарить по комнате и вдруг за одной из портьер,– той, которая прикрывала дверь, ведущую в комнату императрицы, они обнаружили бледного, трясущегося Павла, стоявшего перед ними в одной ночной рубашке. (Дверь в спальню императрицы оказалась закрытой по приказу самого Павла: таким образом он своими руками устроил себе ловушку.)

Держа шпаги наголо, заговорщики объявили:

– Вы арестованы, ваше величество!

Павел молча посмотрел на Беннигсена и выдавил из себя, обращаясь к Платону Зубову:

– Что вы делаете, Платон Александрович?

В эту минуту вошел один из офицеров и шепнул Зубову на ухо, что его присутствие необходимо внизу, где опасались прибытия Преображенского полка, солдаты которого были привязаны к Павлу. Князь Платон вышел, а Беннигсен силой усадил царя в кресло за письменным столом. Худая фигура «длинного Кассиуса»⁴⁴ при слабом свете потайного фонаря должна была казаться Павлу привидением, а все происходящее – ночным кошмаром.

– Ваше величество, вы мой пленник, и ваше царствование окончено,– сказал Беннигсен. – Откажитесь от короны, напишите и подпишите тотчас же акт отречения в пользу великого князя Александра.

Между тем комната стала наполняться офицерами из числа тех, кто входил во вторую колонну. Павел недоуменно смотрел на них.

– Арестован? Что это значит – арестован? – только и мог сказать он.

Один из офицеров закричал на него:

– Еще четыре года тому назад следовало бы с тобой покончить!

– Что я сделал? – слабым голосом возразил Павел.

Взяв у него бумагу с подписью об отречении, Беннигсен направился к дверям, сказав царю:

– Оставайтесь спокойным, ваше величество,– дело идет о вашей жизни!

Но, выйдя в коридор, он снял с себя шарф и отдал одному сообщнику со словами:

– Мы не дети, чтоб не понимать бедственных последствий, какие будет иметь наше ночное посещение Павла для России и для нас. Разве мы можем быть уверены, что Павел не последует примеру Анны Иоанновны⁴⁵?