На общей аудиенции в императорском замке Наполеон в бессвязных, туманных, неясных словах объявил, что он пришел, чтобы восстановить Польшу, что в Варшаве собрался сейм для избрания короля, что сейм этот еще не знает, кто будет королем. Граф Нарбонн, находившийся в то время в Вильне, в свите Наполеона, на вопрос одного лица, кому предназначается польский престол, сказал, что, так как император и король одержим манией корон, вероятно, он себе присвоит и польскую корону.
Помню, как однажды в многочисленном обществе несколько французов, в виде развлечения, предложили дамам наметить избранника. Одна остановила свой выбор на самом Наполеоне, другие избрали его брата Жерома, неаполитанского короля, и даже маршала Даву. Я молчала.
«А вы кого избираете?» – спросили меня.
«Я не имею чести знать всех этих господ», – отвечала я небрежно и рассеянно.
Дамы были, кажется, поражены моим глупым ответом; но, мне думается, тот, кто обратился ко мне с этим вопросом, не совсем разделял в данном случае их мнения. В другой раз, проговорившись, я сказала еще большую наивность. Я тогда только что получила известие из имения от моего брата; мне прислали цветов, провизии и в то же время мне сообщали, что армия не проходила через эту местность. Обрадованная этими хорошими вестями и забыв присутствие француза из дипломатического посольства министра иностранных дел, я воскликнула, обращаясь к моей подруге, тоже француженке: «Ах! М-llе Т***! как они счастливы в Р***: они не видели ни единого француза!»
Присутствовавший при этом француз не преминул отметить это выражение.
«Вот как нас здесь любят!» – сказал он.
Несколько смущенная моим восклицанием, я сказала, желая поправиться: «Я говорю не о французах, а об армии».
«Да, да, понимаю, – это грабители».
Среди всех бедствий, тяготевших над нашей страной, не говоря о тех, которые ей угрожали, над нами мелькнул луч надежды, проблеск мира. Он исходил от ангела, о встрече с которым мы сожалели, не надеясь когда-либо вновь его увидеть, – от Александра, который, желая сделать последнюю великодушную попытку избавить человечество от кровопролития, в первые же дни по вступлении Наполеона в Вильну послал генерала Балашова с предложениями мира, крайне выгодного для Франции и для Польши. Наполеон сначала сказал, что после объявления войны он считает за шпиона всякого представителя дипломатических сфер. Он, однако, согласился дать Балашову частную аудиенцию, принял его вежливо и выразил ему свое удивление, что император Александр решил лично командовать войсками.
«Это хорошо для старого капрала, как я», – сказал он.
Он совершенно отбросил всякие мирные предложения, дав понять, что Рубикон перейден и что теперь уже судьба решит исход войны. Отпуская русского посла, Наполеон спросил у него, по какой дороге лучше всего идти к Москве.
«К ней ведут несколько дорог, – с редкой находчивостью отвечал Балашов, – и можно даже взять путь через Полтаву».
Старый французский эмигрант с весьма известным именем, совершивший несколько путешествий по Франции в ту эпоху, когда в ней уже властвовал Наполеон, и который никогда не был представлен императору, находился в Вильне во время вторжения французов. Всем обязанный за себя и за свою семью русскому государю, который проявил к нему в его несчастьях самое благородное великодушие, этот француз испытывал естественное отвращение к тому, чтобы в какой-либо форме приветствовать властелина Европы, врага императора Александра. Тем не менее, так как старинный друг его семьи, близко стоявший к Наполеону, предупредил его, что он будет призван и подвергнут допросу самим Наполеоном, эмигрант этот решил добровольно представиться императору. В назначенный для аудиенции час камердинер ввел эмигранта и громко назвал его имя в той самой приемной, где за несколько дней перед тем принимал император Александр. Наполеон встретил эмигранта приветливой улыбкой, сказал, что он был осведомлен о его последней поездке в Париж, и, прохаживаясь с ним вдоль и поперек комнаты, поставил ему следующие вопросы.
«Вы видели здесь императора Александра?»
«Я имел честь представиться ему».
«Он на самом деле правит государством?»
«Он много работает со своими министрами; ему докладывают о всех важных делах».
«Я не то спрашиваю. Пользуется ли он на самом деле полной властью? Не влияет ли на него преобладающий над ним Сенат?»
«Сенат в России представляет лишь высшее судебное учреждение – суд последней инстанции. Насколько мне известно, у Сената нет ни возможности, ни желания бороться против верховной власти».
«Зачем русские так быстро отступили и не захотели попытать счастья в сражении здесь или в окрестностях города? У них в Вильне была позиция, которая обошлась бы мне в двадцать тысяч человек».
«Быстрое наступление французской армии, направляемой столь искусными генералами, вероятно, застигло врасплох русское войско, которое не сочло возможным бороться с ней».