Александр I

В течение своего двухнедельного пребывания в Вильне император Александр посвящал облегчению человеческих страданий все минуты, в которые он мог оторваться от правительственных и военных дел. Всегда в сопровождении генерала Сен-При, он лично обходил госпитали, не боясь зловредного заразного воздуха, который внушал нам сильнейшие опасения за его драгоценную жизнь! Благодаря ему везде восстановлялся порядок и надежда возвращалась в сердца несчастных пленных. Однажды одна бедная француженка с двумя малыми детьми бросилась на улице к ногам государя, возвращавшегося с парада; слезы этих несчастных тронули его до слез, и он поспешил оказать им помощь. Один солдат, которого я приютила, однажды рассказал мне, что, встретив молодого, красивого и с виду доброго русского офицера, он остановил его и попросил милостыни. Красивый молодой человек велел ему пойти в кухню императорского дворца и сказать, что брат великого князя приказал, чтобы ему дали поесть.

«Я сделал, как он мне сказал, – прибавил солдат, – и хорошо же я тогда поел!»

Несчастный не знал, что этот «брат великого князя» был сам император.

Известие о смерти принца Ольденбургского, зятя Александра, погибшего от госпитальной лихорадки, усилило наши страхи за жизнь государя. Накануне своего отъезда государь провел у меня вечер, причем я осмелилась высказать ему свои опасения и умолять его бережливее относиться к столь драгоценной для нас жизни.

«Эти эпидемические болезни, – отвечал император, – совсем не страшны при отсутствии мнительности и при здоровом организме. К несчастью, по отношению к моему зятю эти условия отсутствовали, и он погиб…»

Я сама испытала то, что говорил государь: я ежедневно, в собственном доме, бывала с лицами, заболевшими госпитальной лихорадкой; но, пользуясь прекрасным здоровьем, я ни разу не заразилась этой болезнью. Я спросила у государя, правда ли, что его узнавали при посещении им госпиталей?

«Да, – сказал он, – меня узнали в офицерской комнате; но обыкновенно меня принимали за адъютанта генерала Сен-При».

По этому поводу государь рассказал мне один эпизод, который очень его тронул и на меня произвел такое же впечатление. Один умирающий испанский офицер, лежа на своем одре, диктовал конец письма своему товарищу, когда генерал Сен-При в сопровождении государя подошел и заговорил с ним.

«Г-н офицер, – слабым голосом сказал испанец, обращаясь к Александру, которого он принял за адъютанта русского генерала, – будьте добры, отправьте это письмо. Я в нем посылаю последнее прости в Испанию, моей жене».

«Я доставлю это письмо», – сказал государь, который тогда собирал всех испанских пленных, чтобы отправить их морем, на свой счет, на родину.

Государь, посетивший французский госпиталь, в центре университетских зданий, описал его в таких красках, что кровь леденела в жилах и нельзя было не содрогаться от ужаса.

«Я отправился в госпиталь вечером, – сказал государь. – Одна-единственная лампа освещала эти темные своды, под которыми были нагромождены целые ряды трупов, до самого потолка. Я не могу выразить ужас, который охватил меня, когда среди этих безжизненных тел вдруг зашевелились еще живые существа… Наконец, – продолжал государь, – никто не хочет сопровождать меня, когда я отправляюсь в госпитали; и мои молодые люди, которые с восторгом идут на приступ или в бой, стараются найти какой-нибудь благовидный предлог, чтобы не сопровождать меня, когда я иду исполнять этот долг».

Говоря о беспорядке, господствовавшем во французской администрации, государь сказал: «Я хочу, чтобы император Наполеон знал, как плохо служили ему те, кого он облек своим доверием…»

Разговор, естественно, перешел к ненасытному честолюбию этого великого полководца, к увлечениям и несчастьям, в которые честолюбие это вовлекало французов и остальную Европу.

«Боже мой! – сказал Александр, прижимая обе руки ко лбу. – Какая блестящая карьера еще предстояла этому человеку!.. Он мог дать Европе мир; это было в его власти, и он этого не сделал! Теперь чары его рассеяны! Посмотрим, что лучше удастся – внушать страх или любовь».

Какое благородное соревнование сказалось в этом слове! Внушать любовь! Да, в этом замечалась вся тайна великодушной и благородной политики Александра. В течение всего своего царствования он всегда относился ко всем европейским государям, как друг к другу.

«В конце концов, – сказала я, – не Наполеону достанется честь умиротворения Европы».

«Не все ль равно, – ответил государь, – сделает ли это он или я, лишь бы водворился мир».

Когда я выразила желание, чтобы мир был заключен следующей весной, государь возразил горячо: «Почему же не этой зимой? Чем скорее, тем лучше».

Император так пламенно желал утверждения мира, главной цели, к которой клонились все его желания и мысли, что он считал потерянным время, проведенное им в Вильне.

«Мне приятно было в Вильне, – прибавил государь, – но, по ходу политических событий, надо торопиться, чтобы воспрепятствовать Наполеону собрать свои силы на Висле. Мы принуждены были дать войскам некоторый отдых после тяжелого похода…»