Александр и Любовь

2 августа Любовь Дмитриевна пишет свекрови: «Молитесь еще, еще и еще. Вчера Саше было очень плохо, сегодня легче - что же это как не все наши молитвы? Пекелис твердо надеется, я тоже вымаливаю себе надежду. Бог даст, уедем, доживем до лучших дней.   Сейчас не надо говорить еще о Вашем приезде - именно потому что положение тяжелое и нельзя ничего «пробовать». А потом все будет хорошо; неужели я могу остаться той же, что и до его болезни?.. »

Представьте себе степень нежелания этой женщины поверить в смерть, которая давно уже бродит по ее дому в терпеливом ожидании - просто представьте и навсегда закройте для себя вопрос «любила - не любила?»

«.. .Если Бог спасет его - ему будет хорошо со мной. Вам тоже. А он ведь теперь все время не в здоровом сознании. Меня воспринимает по-другому, как чужую, хотя и называет правильно; как же он может хотеть видеть? Или думать что-нибудь реальное».

Назавтра вызванная уже Пекелисом Александра Андреевна приехала прощаться.   Сама жуткий ипохондрик, она с раннего детства Саши опасалась за его здоровье. И как-то повела своего двадцатилетнего ребенка к врачу с подозрением - ну не чуяло ли материнское сердце? - именно на сердечную болезнь. «Диагноз» врача был абсолютным: «Грешно лечить этого молодого человека»...

Ярким солнечным утром 7 августа Блока не стало.

Сердце поэта остановилось. Рядом сидели две так и не сумевшие поделить его женщины. Вскоре дом стал наполняться людьми. Несколько художников сделали карандашные снимки мертвого лица. Лучшими до сих пор неоспоримо считаются рисунки Анны Ивановны Менделеевой.

Мы не будем приводить здесь сухих строк медицинского заключения современной реконструкции смерти поэта. Скажем лишь, что все сошлись на одном: поэт «погиб от подострого септического эндокардита (воспаления внутренней оболочки сердца), неизлечимого до применения антибиотиков».

Недуг этот обычно наблюдается в возрасте 20-40 лет, чаще у мужчин. Начало заболевания всегда малозаметное, нет никаких указаний на болезнь сердца, состояние ухудшается постепенно, преобладают жалобы на слабость, недомогание, утомляемость, похудание, вплоть до истощения. Длительность заболевания - от трех месяцев до нескольких лет (обычно полтора-два года)... Психические перенапряжения и нарушения питания резко, в три-четыре раза, увеличивают частоту возникновения подострого септического эндокардита... Короче, все сходится. Мы лишь обратим внимание на то, что сгоревший в минимально отпущенные три месяц Блок имел шанс протянуть еще хотя бы полтора года даже без антибиотиков. Об этом с самого начала говорил и Пекелис, настаивавший на незамедлительной отправке больного в хороший санаторий. Известно, что Блоки до последнего момента жили с этой сладкой надеждой. Известно, что еще в мае поэт сочинял «проект командирования Алянского за границу», чтобы тот смог «выцарапать» из Берлина необходимые для поездки деньги (тамошние издатели задолжали ему 80000 марок). Известно, что как только болезнь приобрела угрожающие формы, Горький с Луначарским принялись бегать по инстанциям и уговаривать незамедлительно выпустить Блока на пару месяцев в Финляндию (по официальной версии Финляндию он выбрал сам - как единственно пригодную для лечения страну, где не было белоэмигрантов). Однако Ленин, в кремлевской описи личной библиотеки которого можно найти более дюжины книг Блока и о Блоке, всерьез опасался, что, оказавшись на Западе, автор «Двенадцати» открыто выступит против советской власти. В этом прогнозе Ильича горячо поддерживал другой небезызвестный большевик с холодной головой и чистыми руками. Наверняка их опасениям способствовала и характеристика Блока, данная Анатолием Васильевичем в ответ на специальный запрос Ленина еще в самом начале 1921-го: «.. .во всем, что пишет, есть своеобразный подход к революции: какая-то смесь симпатии и ужаса типичнейшего интеллигента. Гораздо более талантлив, чем умен». В общем-то, довольно точно. С одной маленькой поправкой: про типичнейшего интеллигента не стоило бы, поскольку вождь мирового пролетариата знал лишь один синоним слова интеллигент - говно.

И Политбюро отказало в разрешении на выезд. Когда же настойчивым просителям удалось-таки убедить Ленина в крайней необходимости такой меры, было уже поздно. Сначала - потому что Блоку было вроде бы и разрешено ехать, но - без жены (обычная чекистская практика оставлять заложника), а ехать куда-либо один Блок не мог уже чисто физически. Потом потеряли какие-то бумаги, проволокитили. Окончательное, документальное разрешение на выезд было готово лишь за два дня до смерти поэта. Поэтому версия о практически сознательном уморении Блока коммунистическим режимом никак не отменяется.