Александр и Любовь

А Шура - та самая Шура Никитина, которой было похвастано про первый поцелуй. Теперь она работает дуплом, через которое обмениваются корреспонденцией новоявленные Маша с Дубровским. От кого, спрашивается, таимся, ребята? Но и этого мало: в конце декабря Блок предлагает переписываться до востребования. Он изобретает тайные аббревиатуры. «Я придумал следующее: не писать ли письма к Тебе пока так: Загородный, 14; 2-е почтовое отделение. Литеры, например, АМД. Можно так? Следующее письмо я напишу так, потому что еще не получу ответа. Для того чтобы получить, нужно пойти и спросить письмо с литерами АМД (Alma Mater Die). Если хочешь другие буквы - напиши, только не Л. Д. М.».

Нет, ну просто Штирлиц с Зорге отдыхают!

Зачем, спросите вы вслед за Любой, вся эта конспирация? - а «.  во избежание каких-нибудь подозрений, могущих проявиться вследствие непредвиденного случая, -отвечает он, - Если ты думаешь, что это пошло, напиши тоже. Как Ты думаешь об этом?».

А она вовсе и не об этом думает. Она - о нем: «Милый, бедный, ты опять болен!.. Без тебя мне не хочется больше ходить туда, буду вспоминать, как я ждала тебя, а это было совсем не весело: я больше часу просидела, все слушала, ждала твоих шагов, боялась пошевелиться, чтобы не пропустить их.».

Не он бедный - бедная она. БЕЗ НЕГО она ничего НЕ ХОЧЕТ! Она читать теперь может только то, что говорит ей о нем, что интересует его. Она уже любит и «Мир искусства», и «Новый путь», «и всех «их» (Мережковских), любит за то, что он любит их, и они любят его.

А он всё о своём: «Прости меня, я ничего не сообразил и написал Тебе в почтовое отделение, которое очень далеко от Тебя. Есть гораздо ближе, куда я и напишу следующее письмо». И дальше - адрес почты, секретные инициалы, которые будут указаны на конверте и приписка: «Мне все что-то кажется, что мама может что-нибудь заметить». -Бонд!.. Джеймс Бонд. Или даже этот, как его.   «этот самый Джон Ланкастер»!..

Не обижайтесь, бога ради, но Блок просто великолепен.

30 декабря: «.. .Нам можно будет встретиться скоро. Можешь ли и хочешь ли Ты 2 января в 3 часа дня на Серпуховской. Или лучше вечером там же. Если бы ты могла уйти к Шуре, у которой ты давно не была? Я совершенно стосковался о Тебе, между тем раньше нет никакой возможности, а Тебе, может быть, и тогда нельзя.   Напиши мне обо всем этом, как это можно устроить.   Только скажи мне слово, и я отрекусь от всего и от себя и забуду все прошлое и настоящее, и открою окно на будущие зори, и под Твоим окном, у Твоих ног мне будет жутко и весело и страшно».

Поэкспериментируйте. Представьте, что это послание адресовано вам и попытайтесь хоть что-то ответить на его перечеркивающие одно другое предложения. И поймете наше желание забыть обо всем и еще сто страниц подряд комментировать только это его письмецо к ЛЮБИМОЙ. На одном лишь заострим внимание: более всего в этих строках заинтересовывает, от чего именно грозит он отречься и какое прошлое забыть по одному ее слову? И - главное: он назначает встречу на 2 ЯНВАРЯ...

И вдруг в ответ - совершенно для нас неожиданное: «Мой дорогой, я рада, что мама знает все, я давно этого хотела в глубине души, потому что хотела, чтобы она знала, что тебе хорошо теперь, что ты счастлив и что если я и сделала тебе что-нибудь злое в прошлом году, то теперь и ты, и мама можете мне все простить за мою любовь». И делайте с нами, чего пожелаете, но после загадки убийства Кеннеди нас больше всего интересует, что же именно такого нехорошего («злого») должны были простить Любе Блок и его будущая теща?!

Блок, видимо, знал ответ. Его реакция на ее маму - ноль. Точно и не услышал. Вместо этого он сообщает о разговоре со своей. Разговор этот был «практический», но Александра Андреевна, дескать, обменом информацией осталась довольна. При этом «она многого не знает еще все-таки». И буквально сразу же после «практического» разговора - а именно 2 ЯНВАРЯ - совершенно на наш взгляд неожиданно даже для самого себя Блок идет просить Любиных руки и сердца.

Идет, просит и получает согласие.

Дмитрий Иванович как-то сразу не возражал. По правде говоря, он вообще пребывал в неведении о каких-то серьезных, заслуживающих внимания отношениях принца с принцессочкой. Обнаружив же, что принцессочка очень даже не против, Дмитрий Иванович не нашел ничего лучше как дать бекетовскому внуку свое отцовское согласие. А вот Анна Ивановна повела себя куда настороженней.

И тут - внимание! Тут мы просим немедленно захлопнуть (а то и вовсе - выбросить эту книжку) всех, чья любовь к Блоку априорна и непременно претерпит невыносимую обиду от того, чем мы сейчас в его адрес займемся.

А займемся мы чистой воды домыслами.

То есть, домыслами как раз не слишком чистой воды. Не читали ли мы где-то прежде про некоего городничего, у которого были милая жена и симпатичная дочка? И про некоего инкогнито, который только и успевал, что переползать на коленках от одной юбки к другой, пока, окончательно запутавшись, не попросил руки - дочкиной, естественно? Помните эту историю? Совершеннейшая оказия выходит.