Александр I, Мария Павловна, Елизавета Алексеевна: Переписка из трех углов (1804–1826). Дневник [Марии Павловны] 1805–1808 годов

В октябре 1806 г., после разгрома прусской армии под Йеной, сообщая некоторые подробности о продвиженим русской армии и уповая на Провидение, Александр I мягко уговаривает сестру отправиться в Петербург, понимая при этом всю щекотливость ее положения («Зло достигло своего предела, и я уже более не вижу от него спасения. Напрасно было бы терять надежду, напротив, настал момент проявить стойкость. Что касается Вас, мой добрый Друг, уступите желанию Матушки, возможно, окажись я на Вашем месте, я поступил бы так же, но сейчас, как мне кажется, Вы не можете придумать ничего лучшего, чем приехать к нам» (письмо от 19 октября [1806 г.]). Мария Павловна к тому времени (11 октября) уже покинула Веймар. Она отправляется в Альштедт, а оттуда, расставшись с Карлом Фридрихом, продолжает бегство через Берлин в Силезию. До этого, в середине сентября 1806 г., Карлу Августу удалось переправить самое ценное из ее приданного в Лейпциг банкиру Фреге.

Для характеристики внутреннего облика Марии Павловны показательно (и об этом мы уже отчасти говорили выше), что в дневнике, который она ведет во время своего вынужденного бегства, мы не найдем ничего, что касалось бы ее переживаний в это время. Отголоски войны в нем почти не слышны, бегство от французов предстает как познавательное путешествие по городам Германии, в котором великая княгиня знакомится с ее культурой, описывая все культурно значимое, что ей попадается на пути, удовлетворяя свой интерес к социальной, хозяйственной, культурной стороне жизни тех немецких княжеств, через которые она проезжает[100]. И за этим – привитый ей с детства моральный кодекс: сохранять достоинство и даже унизительное положение рассматривать как возможность приобретения новых познаний.

Дополнительная сложность положения Марии Павловны во время бегства заключалась в том, что сама она хотела оставаться в непосредственной близости от мужа и новой семьи, за что постоянно получала упреки Марии Федоровны. Последняя императивно требовала, чтобы дочь покинула страну, и очень резко говорила о немецких правителях и их кабинетах, которые из-за «глупости своих суверенов и трусости их кабинетов навлекли на эту бедную Германию все возможные несчастия». А между тем упрек, который Марии Павловне бросали близкие ей люди, а впоследствии и мемуаристы (если они только совсем не хотели обойти стороной эту проблему), заключался в том, что она якобы использовала любую возможность, в том числе и военную, чтобы оказаться дома в России[101]. Даже галантный Карл Август, недовольный в это время политической позицией невестки, говорит о «капризах и глупостях Petite chère»[102].

Ситуация осложнялась еще и распространявшимися в это время слухами о желании Наполеона лично встретиться с сестрой русского императора, чем, в сущности, и объяснялось столь настойчивое желание императорской семьи извлечь ее из Веймара. Конфликт достиг своего апогея 11 ноября 1806 г., когда в Шлезвиге Мария Павловна получила паспорта, выданные ей Наполеоном, которые гарантировали ей безопасное в Веймар возвращение. И здесь она вновь оказывается под сильным нравственным давлением, поскольку переданное ею в сопроводительных письмах Мюллера и Лютцова желание Наполеона видеть ее в Веймаре разделяли и его жители, и ее новая семья[103].

Мать и брат запрещают ей возвращаться: «Он (Бонапарт. – Е.Д.) будет продолжать, верь моему предчувствию, желать и далее влиять на твою судьбу, чтобы сделать тебя зависимой от его прихотей», – пишет Мария Федоровна[104]. Ей вторит Александр: «Это означало бы добровольно предоставить Бонапарту заложника, и Вы сами можете понять, в какое затруднительное положение в таком случае Вы поставите Вашу Страну!» (письмо от 3 декабря 1806 г.). Впрочем, в остальном Александр в своих письмах кажется гораздо менее категоричным, чем Мария Федоровна. В том же письме от 3 декабря 1806 г., касаясь предмета возможной встречи с французским императором, он уклончиво говорит: «Я полагаю излишним что-либо Вам предписывать касательно ответов, которые Вы должны будете дать Бонапарту, тем более, что мне кажется почти невероятным, чтобы Вы с ним встретились. В остальном, любезный Друг, я полагаю, что Ваше сердце, Ваша рассудительность, та деликатность чувств, которую вы проявляли во всех страшных и тернистых обстоятельствах, должны оставаться Вашим руководством…». Получив известие об отказе Карла Фридриха от русского мундира, Александр великодушно принимает мотивы и этого поступка и обещает не упоминать о том при дворе (письмо от 3 декабря 1806 г.). Подобное же великодушие, которое, впрочем, позже ему откажет, Александр будет проявлять первое время и к свекру Марии Павловны, с 1807 г. – своему формальному врагу: «Скажите от моего имени Герцогу, чтó бы ни произошло, мое уважение и моя привязанность к нему не изменятся никогда. Я постоянно вижу в нем все того же человека чести, каким я его узнал. Что касается обстоятельств, то мы в них не властны» (письмо от 5 января [1807 г.]).