В октябре 1825 года Александр принял приглашение новороссийского и бессарабского губернатора М. С. Воронцова посетить Крым, заметив в шутку, что «добрым соседям следует жить в согласии». Накануне его отъезда произошел случай, о котором позже вспоминали и сам император, и сопровождавшие его лица. Внезапно на город надвинулась огромная туча, и в комнате стало так темно, что монарх приказал зажечь свечи. Вскоре небо прояснилось и появилось солнце. Вошедший в кабинет Александра камердинер неодобрительно сказал: «Нехорошо, государь, что перед вами днем горят свечи». — «А что же за беда? Разве по-твоему это означает что-нибудь недоброе?» — «По-нашему, перед живым человеком среди белого дня свечи не ставят»{309}, — сказал камердинер.
В Крым Александр Павлович выехал 20 октября, и до 27-го путешествие протекало вполне благополучно. Среди прочего он осмотрел Ореанду, где предполагал возвести дворец для своей семьи. 27 октября на пути из Балаклавы монарх решил посетить Георгиевский монастырь. Отпустив свиту, он уже в темноте и при довольно сильном холодном ветре верхом выехал в монастырь, одетый в мундир без шинели или бурки. Поездка продолжалась более часа, после чего путь до Севастополя был проделан в коляске. В последующие дни Александр ни на что не жаловался и лечился только горячим рисовым отваром. 3 ноября он поинтересовался, какие есть лекарства от лихорадки, однако от предложенной хины отказался (он вообще не любил лечиться и принимать порошки).
На обратном пути из Крыма царю со свитой встретился фельдъегерь Масков, который вез депеши из Петербурга и письма из Таганрога. Через несколько минут после их расставания коляска Маскова на глазах у Александра наскочила на кочку и фельдъегеря выбросило на камни. Падение оказалось смертельным (он ударился головой о камень), что, естественно, произвело на монарха тяжелое впечатление. 4 ноября в Мариуполе лейб-медик Я. В. Виллие констатировал у императора развитие «лихорадочного сильного пароксизма». По дороге в Таганрог больной часто впадал в забытье, но по-прежнему отказывался принимать какие-либо снадобья. Когда же 11 ноября лейб-медик попробовал предложить сделать кровопускание, Александр сначала накричал на врача, а потом вообще отказался с ним разговаривать. Так продолжалось до самого кризиса болезни, наступившего 15 ноября. Все эти дни Елизавета Алексеевна не отходила от постели мужа.
Монарх проснулся в семь часов утра, умылся, побрился, но затем снова лег в постель, чувствуя недомогание. Вечером у него случился обморок, и он неожиданно рухнул на пол. Когда Виллие вновь предложил ему лекарства, то в ответ прозвучало: «Уходите прочь!» — а чуть позже: «Подойдите, милый друг. Я надеюсь, что вы не сердитесь на меня… У меня свои причины»{310}. Впоследствии в этих словах усмотрели нечто загадочное, но на самом деле император просто не умел и не любил лечиться, а потому не особенно доверял докторам и лекарствам. Утром 19 ноября в 11 часов 50 минут Александр I скончался. О его смерти в тот же день был составлен акт, подписанный Волконским, Дибичем, Виллие и лейб-медиком Елизаветы Алексеевны Конрадом Стофрегеном, гласивший, что император «скончался от горячки с воспалением мозга». Как полагалось, произвели вскрытие тела умершего, а затем его бальзамирование.
На пути в Петербург, близ Царского Села, гроб открыли, и императрица-мать, встречавшая его, воскликнула: «Да, то мой дорогой Александр. Ах, как он исхудал!» 13 марта 1826 года в Петропавловском соборе под звуки артиллерийских залпов Александр I был похоронен.
Смерть полного сил и здоровья монарха, да еще случившаяся где-то на окраине империи, породила массу слухов, в которых пока еще не звучало имя старца Федора Кузьмича. Говорили совершенно о другом, более приземленном и привычном россиянам — о том, что государя то ли убили с помощью яда, то ли изрубили саблями, то ли застрелили из пистолета. По другим слухам, Александр на самом деле остался жив, но его зачем-то продали «в иностранную неволю», а может быть, он сам сбежал неизвестно куда (здесь впервые прозвучала мысль о добровольном уходе государя со своего поста). Последнее предположение так хорошо вязалось с настроениями монарха в последние годы, что начались упорные и повсеместные разговоры, будто Александр Павлович по собственному побуждению оставил трон и скрылся в неизвестном направлении, а в Петропавловском соборе похоронен совсем другой человек.