Александр I

«Никаких нужд я не имел земных для обители и себя, и не имею; с нами Бог, а с Ним все у нас есть. Едино есть тебе нужно поведать, для тебя паче всего нужное: враги Церкви святой и царства весьма усиливаются; зловерие, соблазны явно и с дерзостию себя открывают, хотят сотворить тайные злые общества, вред велик святой вере Христовой и царству всему; но они не успеют; бояться и нечего, надобно дерзость врагов тайных и явных внутрь самыя столицы в успехах немедленно остановить. Как поток водный — всюду нечестие, зловерие разливается. Господь с тобою, о царю! Все можешь ты сотворить».

Александр не только пал на колени перед Фотием, прося его благословения; не только неоднократно просил поскорее перекрестить его; не только лобызал руки праведника (чего, как царь, совсем не был обязан делать); в конце концов, все это привычные жесты его религиозного поведения. Главное заключалось в другом. В вопросе, заданном Фотию: что же делать!

Ответ прозвучал громогласно.

«Противу тайных врагов тайно и нечаянно действуя, вдруг надобно открыто запретить и поступать».

ГОД 1822. Июнь.

Игумен Фотий готовится к отбытию в Сковородскую обитель; внезапно вызван в Павловск, для беседы со вдовствующей императрицей Марией Феодоровной.

Разговор. Фотий одобрительно отзывается об Александре Павловиче и митрополите Серафиме; непохвально — о князе Голицыне «и прочих… сынах беззакония». Вдовствующая императрица особенно интересуется подробностями «о тайных внутренних врагах»; радуется, когда Фотий указывает на ее давних недругов, Александра Тургенева и Родиона Кошелева, как на главных смутьянов; с тем, что Голицын «не вполне виновен», не согласна, но готова принять, что «он будет полезен». Пока полезен.

Отец игумен отпущен с великим благоволением; позже он будет удостоен рескрипта и золотых часов.

В жутковатую политическую игру, одновременно и как бы с разных концов затеянную князем Голицыным и митрополитом Серафимом, вовлекались все новые и новые участники. Мария Феодоровна не включилась в интригу напрямую, но как бы зафиксировала свое особое место в ней: на обочине; такое же место она раз и навсегда отвела себе в русской политике — обочину, которая в любой момент может обернуться центром. Аракчеев пока таился и выжидал, но нетрудно было понять: он внимательно следит за всем происходящим из укромного уголка и в любую минуту готов выйти на авансцену, чтобы повернуть ход сюжета — на себя.

А тем временем Александр I опять постарался обмануть всех. Меры против масонов он принял; 1 августа направил высочайший рескрипт на имя министра внутренних дел Кочубея о закрытии и недозволении впредь любых тайных обществ и о даче государственными служащими подписки в том, что они не состояли, не состоят и состоять в таковых не будут; пожаловал Фотию алмазный крест (возложен тогда же, 1 августа; и это не случайное совпадение, но политический жест); чуть позже утвердил определение митрополита Серафима о назначении Фотия архимандритом Юрьевского монастыря.

Но этим ограничился и опять надолго уехал за границу: проводить конгресс в Вероне, вести переговоры о подавлении революции в Испании, уступать Англии свою роль на Востоке ради сохранения порядка на Западе. (Кстати, именно осенью 1822 года окончательно расходятся их пути с Лагарпом: наставник вежливо покритиковал политику воспитанника в личном письме; воспитанник переписку прекратил…)

Но лиха беда начало. По возвращении домой можно было вернуться к июньскому разговору, убедить царя в необходимости открыть второй — российский — фронт войны с революцией; по крайней мере — удержать его дома. Последнее им удалось, первое — нет.

ГОД 1823. Январь. 20.

Государь в открытых санях въезжает в Царское Село. Последнее заграничное путешествие завершено.

Февраль (?).

Киев.

На заседании Южного общества приняты основные положения проекта республиканской конституции Пестеля, позже названной «Русская правда»; определен и образ введения ее в России. Предложено оставить медленную систему и ускорить ход действия мерами насильственными.

Февраль. 21.

С.-Петербург.

Граф Нессельроде докладывает государю о просьбе Пушкина разрешить ему отпуск в Петербург. Резолюция: «Отказать».

В чужбине свято наблюдаю
Родной обычай старины:
На волю птичку выпускаю
При светлом празднике весны…

(Александр Пушкин. «Птичка». 1823.)