Александр I

«Не Бог ли, непостижимый в путях Своего промысла, даровал Александру сие чудесное предвидение, что вначале пришел вождь, который понес на главе своей неизбежные неприятности… новой для российских воинов войны оборонительной и отступательной и тяжесть народного мнения. Потом… явился другой, уготованный на спасение, прославленный многолетними подвигами, испрашиваемый желанием народа, явился муж, который на беспокойного и недремлющего врага навел долгую дремоту, доколе… не ополчилась с нами вся природа?»[205]

К Филарету, естественно, не прислушаются: его притчеобразная метафора слишком резко разойдется с нуждами государственной мифологии. Кутузова с Барклаем впишут в пространство нового исторического круга, в центре которого должен был встать храм Христа Спасителя, как в центре новой Европы — русский царь, этот храм возведший.

Но и этого мало. Пространственная граница между Вильной и Польшей, между Россией и Европой совпала в декабре 1812 года с границей временной. Первая половина александровского царствования завершилась. Она была неудачна; расчистку политического пространства произвели, фундамент залили, и вдруг обнаружилось, что строить — нечего. Храм Христа Спасителя призван был не просто закрыть это зияние, но стать символической целью совершавшихся перемен, их «знаковым» оправданием. Объяснить «городу и миру», что они были нужны лишь для того, чтобы открыть дорогу для всеевропейского творчества царя, для приближения эпохи «тысячелетнего царства», возвещаемого миру «христианским государем» Александром Павловичем. Прежде только царь угадывал эту цель в исторической дали; теперь пришла пора явить ее народу. Между Храмом и Россией, готовой возвестить миру эпоху благоденствия, ставился знак равенства; Храм, как некий архитектурный герб, должен был не просто воплотить в себе ее внутренний образ, но в каком-то смысле стать ею самой, ее инобытием, ее духовным сердцем — тем, чем стал для евреев Иерусалимский храм.

Те, кому пришлось заниматься осуществлением указа от 25 декабря, мыслили проще. И генерал П. А. Кикин (будущий покровитель живописцев Александра Иванова и братьев Брюлловых), которому принадлежала сама идея строительства храма-памятника, переданная государю через адмирала Шишкова. И авторы поданных в 1816-м на конкурс двадцати проектов. Сложно и возвышенно, подобно Александру Павловичу, мыслил только мистически восторженный масон Карл (в православном крещении Александр) Лаврентьевич Витберг.[206] Он и стал победителем конкурса.

Проект его был велик и славен. И в переносном, и в прямом смысле. Высотою достигал он 240 метров; состоял из трех уровней: параллелограмма, круга и креста, поставленных друг на друга; пять куполов венчали его; сорока восьми колоколам предстояло звонить одновременно.

В нижнем храме сосредоточивалась идея «телесная»: здесь размещались катакомбы с прахом погибших и полным списком их имен.

Второй уровень олицетворял «душевность».

Третий — духовность. Здесь размещались барельефы с батальными сценами.

Место для храма будут выбирать долго — ему тоже предстояло стать знаком.

Прежде всего, чиновному Петербургу предпочтут старинную Москву, град святый. С востока на запад прольется свет спасения.

Затем заспорят, какой участок отвести под строительство.

Архиепископ Августин скажет: Кремль, святыня святынь. (И сроют храм Николы Гостунского.) Александр предложит: Швивая горка. (К счастью, горку оставят.) Аракчеев укажет: Симонов монастырь. (Где в пруду утопилась бедная Лиза.) Но изберут — Воробьевы горы, откуда простирается вид на Москву и где зачинались обе Калужские дороги — старая и новая. То, что песчаные горы восьмидесятиэтажной громады не выдержат, обсудят; но верить в такую возможность не захотят.

12 октября 1817 года торжественно заложат фундамент. 7 июля 1820-го состоится высочайший рескрипт на имя князя Голицына о создании комиссии по производству работ. Мрамор будут добывать из подземных штолен, обнаруженных Витбергом под Москвой; для доставки материалов пророют канал между Москвой-рекой и Волгой; английский механик Мурзай соорудит водоподъемную машину для выброса водного столба на 70 метров…

А спустя полтора года после известия о кончине Александра Павловича, 16 апреля 1827 года, Комиссия по сооружению храма будет расформирована; Витберг по результатам ревизии сослан; имущество его конфисковано; работы приостановлены.

Объяснять это извечной русской приязнью ко всему, что плохо лежит, — все равно, что объяснять это желанием Николая Павловича уничтожить последствия и отголоски братнего царствования. И воровство было — не могло не быть при системе подрядов. И Николай Павлович Александра не жаловал — было за что. Но воровали все и везде; но Александровской колонной, увенчанной фигурой ангела с крестом Николай память царственного брата почтил. Так что глубинная причина — в ином.