Читаем Александр Яковлев. Чужой среди своих. Партийная жизнь «архитектора перестройки» полностью

Сокращению также подверглись такие перлы из доклада:

«Партийная конференция во всех отношениях стала для всей партии, всех коммунистов, всего народа великолепной политической школой, продемонстрировала здоровую идейно-нравственную обстановку в стране».

«Видимо, наша гласность не всем оказалась подъемной, амбиции порой съедают ответственность».

«Поворот к гласности — не только политический курс, отвечающий интересам перестройки. Это и объективный этап развития революции, социалистического общества. Обвинять в чем-то гласность — это все равно что обвинять врача, поставившего точный, пусть и тяжелый, диагноз болезни»[192].

Ну и так далее, всего восемь пунктов. Если внимательно их прочесть, то с точки зрения сегодняшнего дня и вечного здравого смысла газета не совершила ничего предосудительного. Смысл выступления А. Н. Яковлева она передала с максимальной подробностью, никаких искажений не допустила. А сокращения были продиктованы исключительно соображениями размеров газетной полосы — она, увы, не резиновая, всегда приходится что-то сокращать.

Но Александр Николаевич кипит гневом: «Видимо, редколлегия не сочла данную публикацию политически важной. Это, конечно, дело редколлегии, но было бы логичным в этом случае совсем не печатать отчет, а не предлагать читателю иную тональность выступления».

Завершает свое письмо угрозой: «Иными словами, этому факту я придаю принципиальное значение, поскольку подобная практика ставит автора в ложное положение, что в любых обстоятельствах недопустимо, а тем более в данных».

Еще раз подчеркнем: вся история не стоила выеденного яйца. Сокращенные редакцией в ходе верстки фразы (а дело это всегда спешное, надо все закончить до подписания газеты в печать) ну никак не сказывались ни на общей тональности публикации, ни на ее смысле.

В «Правде» переполох. Главный редактор, академик философии В. Г. Афанасьев — кстати, тоже фронтовик, боевой летчик-штурмовик, близок к инфаркту. Два дня «телега» от члена ПБ обсуждается на заседании редколлегии. Наконец, Виктор Григорьевич садится за личное письмо Александру Николаевичу: «Глубоко переживаю случившееся. За 20 лет работы в редакции это, видимо, самый существенный провал в газете»[193].

Я хорошо знал Афанасьева, работал под его началом в той же «Правде» и уверен: он тоже никак не мог взять в толк, отчего такая неадекватная реакция со стороны секретаря ЦК. Но зато он, прошедший огонь, воду и медные трубы в аппаратных ристалищах, прекрасно понимал другое: в подобных случаях лучше покаяться, иначе не сносить головы. И каялся: «15 и 18 июля обсуждали Ваше письмо на редколлегии. Приняли постановление. Для меня и для всех нас это был жестокий урок. Урок на всю жизнь. А беда в том, что материал Ваш был принят как сообщение ТАСС, а не как авторский. И бездумно, глупо сократили».

В конце письма рукой главного редактора сделана приписка: «Мне стыдно смотреть Вам в глаза».

Во как!

Это — к вопросу о той бесконечной доброте, которой якобы славился «дядя Саша» — так Яковлева называли близкие ему главные редакторы.


Виктор Григорьевич Афанасьев, главный редактор газеты «Правда». [РИА Новости]


Да, в отношениях с единомышленниками он не был злопамятен, всегда демонстрировал подчеркнутый демократизм, готовность выслушать, понять, простить… Но, если речь шла о тех, кто находился «по ту сторону баррикады», с ними Яковлев не церемонился.

К «Правде» в годы перестройки он всегда относился настороженно, не без оснований считая эту газету бастионом консервативных сил. Не раз публично критиковал ее на разных совещаниях. И его слишком болезненная, явно неадекватная реакция на те непринципиальные сокращения была вызвана именно этим общим недовольством курсом главного печатного органа КПСС.


То самое «покаянное» письмо В. Г. Афанасьева А. Н. Яковлеву. 19 июля 1988. [ГА РФ. Ф. 10063. Оп. 2. Д. 506]


По всей видимости, не без его участия В. Г. Афанасьева вскоре после того эпизода снимут с должности редактора, отправят на пенсию. Хотя в будущем это не сильно скажется на линии газеты, она так до конца и останется скорее «лигачевской», чем «горбачевской». А в дни августовского путча 1991 года и вовсе присягнет на верность тем силам, которые выступят против демократических перемен.


Еще надо вспомнить о том, что как раз 1986 год стал периодом серьезных испытаний для страны. Апрель: катастрофа на Чернобыльской АЭС. Сентябрь: гибель пассажирского судна «Адмирал Нахимов». Октябрь: потеря атомной подводной лодки К-219 в Саргассовом море.

Политбюро не успевает принять решения о принятых мерах по одной катастрофе, как тут же следует другая. Словно злой рок преследовал огромную страну.

6 октября рассматривали ситуацию с подлодкой[194].

Перейти на страницу:

Похожие книги

Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное
10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное