Александр Яковлев. Чужой среди своих. Партийная жизнь «архитектора перестройки»

Яковлев, наверное, впервые в практике написания подобных документов употребляет слово «гласность», рекомендуя внедрить полную гласность в работе одного из районов (заметьте — не республик, не областей, а только районов). Под этим он имеет в виду следующее: «Публиковать в газетах повестки дня, ход обсуждений, кто из членов бюро занял какую позицию, каковы его доводы, какое принято решение».

В формате следующего эксперимента предлагается изменить структуру одного из обкомов, резко сократив там число отделов. Яковлеву кажется, что можно оставить лишь два отдела — оргпартработы и агитпроп — плюс отдел кадров, особый сектор, парткомиссию, финхозсектор: «Функции остальных органов вместе со штатами передать соответствующим советским и хозяйственным органам».

По сути, он за то, чтобы партия занималась исключительно политическими вопросами, а не дублировала деятельность министерств, ведомств, исполкомов.

К сожалению, нет никаких следов относительно реакции на этот удивительный документ. Удивительный — потому что заместитель заведующего отделом по своему статусу просто не имел права подписывать столь радикальные предложения по реформированию аппарата КПСС. К тому же идеолог Яковлев, так остро критикуя состояние партии и предлагая реорганизацию, явно вторгался на «чужую поляну», это была прерогатива Отдела оргпартработы, а по большому счету — Секретариата и Политбюро.

Не аукнется ли ему вскоре эта записка?

Да, он, как и раньше, оставался послушным солдатом партии, вернее, теперь стал одним из ее генералов. Но, кажется, что-то изменилось в восприятии окружающей жизни, в том, как следует реагировать на все происходящее вокруг. Возможно, сказывались приобретенные знания и накопленный опыт. Возможно, возраст — все-таки он приближался к своему пятидесятилетию. Возможно, должность, а с конца 60-х, с уходом Степакова, он стал исполнять обязанности заведующего Отделом пропаганды.

Все возможно… Но, кажется, именно тогда он стал превращаться в того Яковлева, который спустя еще пятнадцать лет войдет в узкий круг людей, преобразовавших даже не страну, а весь мир.

Летом 1971 года Александр Николаевич принимал поздравления: наградили орденом Октябрьской Революции, это был второй по значению орден в наградной советской иерархии. В указе Президиума Верховного Совета говорилось: «За образцовое выполнение служебного долга в период чехословацких событий».

Тут — странно. Впервые разговоры о награждении «за Чехословакию» начались еще летом 1969 года — именно тогда редакции ряда СМИ обратились в ЦК с просьбой отметить орденами и медалями работников, отличившихся при выполнении «специальных заданий во время августовских событий 1968 года и позже». Тогда же М. В. Зимянин и В. И. Степаков рекомендовали кроме редакторов и журналистов наградить пятерых сотрудников Отдела пропаганды: Яковлева — орденом Красной Звезды, еще трех — орденом «Знак Почета» и одного — медалью «За трудовую доблесть».

Впервые этот вопрос рассматривался на Секретариате ЦК КПСС 29 июля 1969 года, но отчего-то решение принято не было: «Рассмотрение вопроса отложено»[61].

И только через два года «награды нашли героев». Что касается Александра Николаевича, то статус его ордена был повышен сразу на две ступени.

В будущем — в разговорах с коллегами, в своих интервью — он очень скупо говорил о деталях того «образцового выполнения». И ни один из опрошенных мной соратников Александра Николаевича не смог, как ни старался, вспомнить, когда бы Яковлев рассказывал о своей командировке в Прагу. Как-то плохо монтировался образ демократа, либерала, «перестройщика» с ролью душителя Пражской весны.

Хотя, конечно, в прямом смысле слова душителем он не был, выполнял поручения по своему пропагандистскому сусеку.

О том, как трудно давалось партийно-советскому руководству решение о вводе войск на территорию ЧССР, написано множество книг, не будем повторяться. Брежнев прекрасно понимал, какими последствиями это грозит. Но в итоге возобладала точка зрения, согласно которой либеральные настроения в КПЧ неминуемо приведут к откату от социализма, а это будет означать потерю Чехословакии, серьезную брешь в лагере соцстран, трещину в военном блоке стран Варшавского договора.

Ясно, что и сам Леонид Ильич, кстати тогда еще абсолютно вменяемый, и особенно «ястребы» в его окружении из числа военных никак не могли согласиться с такой перспективой.

Сама операция «Дунай», по оценкам военных аналитиков, была проведена почти безупречно: войска вошли на территорию центральноевропейского государства с разных направлений, практически сразу нейтрализовали очаги сопротивления, взяли под контроль все стратегические объекты. Но теперь настала очередь действовать политикам и пропагандистам. Надо было сформировать из лояльных Москве людей новые органы власти, объяснить чехословакам, советским гражданам, да и всему остальному миру цели и задачи военного вторжения. И если армия, судя по всему, оказалась готова к тому, чтобы стремительно оккупировать чужую страну, то с точки зрения пропагандистского обеспечения не все было ладно.