Александр Яковлев. Чужой среди своих. Партийная жизнь «архитектора перестройки»

В ряде писем содержится откровенная брань по адресу автора статьи и газеты, ее опубликовавшей. Яковлева в этих письмах называют «самовлюбленным крещеным израильтянином», «сионистом», а его статью — «блестящим примером политического доноса и истинно русского холуйства».

И за пределами страны статью в «ЛГ» тоже заметили. Так, уже в январе 1973 года на нее оперативно отреагировал эмигрантский журнал «Посев», издававшийся в ФРГ. Понятно, что в своей рецензии орган «Народно-трудового союза» сделал и свои выводы: среди советской интеллигенции идет разброд во много сторон, крепнет религия, есть шовинистические и чуть ли не фашистские течения, сильно обострились отношения между нациями, и лишь одного направления нет — марксистско-ленинского[96].

Не прошла мимо влиятельная американская газета «Интернэшнл геральд трибюн»: «Как размер статьи, так количество писателей, которых она критикует, говорят о том, что противники Яковлева в этом споре сильны и многочисленны. Согласно здешним неофициальным источникам, сторонники русского национализма (иногда называемые „руссистами“) имеются в Политическом управлении Советской армии, в Коммунистическом союзе молодежи, среди части партийной бюрократии Центрального Комитета и в других кругах Советского государства»[97].

Эта тема — об опасности национализма и шовинизма в нашей многонациональной стране — стала стержневой для Александра Николаевича, он не раз обращался к ней в своих интервью, выступлениях, статьях и книгах.

В годы перестройки Яковлев направил Горбачеву целый ряд записок, в которых предупреждал об опасности появления в стране фашизма. В одной из них (это 1987 год) он писал: «Явление опасное, злое, разрушительное. […] Кому-то выгодно сегодня перевести стрелку на рельсы демагогии: русский — нерусский, национализм, масонство, антисемитизм. Задача простая: возбудить местный и любой другой национализм, который преимущественно антирусский. Возбудить людей хотя бы к маленькому погромчику»[98]. Мишенью было общество «Память» во главе с Д. Васильевым, которое тогда при поддержке неких мощных сил (Яковлев утверждал, что это КГБ) развернуло борьбу за чистоту русских рядов, а героя этой книги стало называть «лидером жидомасонской ложи».

Удивительно, но Горбачев отмахнулся:

— Ты руководствуешься личными обидами. Не обращай на них внимания.

— Зря вы так, Михаил Сергеевич. Сегодня они против меня ополчились, завтра вас в сионисты запишут и станут травить.

В 2002 году он говорил корреспонденту, который попросил его прокомментировать бесчинства футбольных фанатов и скинхедов: «Извращение идеи патриотизма у нас идет не первый год — у него длинный опыт советской истории. Патриотизм у нас стал отождествляться с шовинизмом! Патриотизм у нас сделали профессиональным орудием, используемым для прикрытия самых отвратительных идей и действий. […] Патриот не может взять и избить иноплеменника. Просто не может, ибо он нанесет ущерб престижу своей Родины»[99].

В беседе с корреспондентом он утверждал, что фашистская психология у нас вогнана большевиками в плоть и кровь молодым и старым: «Все время идет поиск врагов, который стал для нас, увы, традиционным… Сознание народа в России чрезмерно военизировано. […] Хлеб и порох — наши беды. Не хватает вдоволь хлеба и слишком много пороха»[100].

Статья в «ЛГ» оказалась пророческой — это неоднократно подчеркивал сам ее автор, беседуя с журналистами уже в 90-е и «нулевые» годы: «А пророческой я считаю ту статью потому, что уверен: в разжигании национализма, ксенофобии во всех ее формах и на всех уровнях, а значит, и в хаотическом развале Советского Союза первую скрипку сыграли те, кто, как и тогда, и сегодня рядится в кафтаны национальных патриотов. На самом же деле — не имеющих и не могущих иметь к патриотизму ни малейшего отношения. Боюсь, что накличут они еще новые беды на Россию»[101].

Кто-то расценил выступление «Литературки» как выпад против народного, национального начала. Даже философ А. Ципко — тот самый, кто на закате перестройки станет очень близким Яковлеву человеком, а позже напишет восторженное предисловие к его книге, — признавался, что в 1972 году испытал «неприятные чувства» после прочтения статьи «Против антиисторизма». Якобы она поразила его «марксистской ненавистью к русскому крестьянству».

«Как мне тогда казалось, — пишет Ципко, — не имеет права русский, если он не утерял свою душу, трогать свое глубинное, национальное. […] Не мог он, как я полагал тогда, не зная лично Яковлева, не понимать, что в тех условиях единственной надеждой на спасение страны и нации была почвенническая идеология…»[102]