Александр Яковлев. Чужой среди своих. Партийная жизнь «архитектора перестройки»

Понимаете, в политике иногда происходит интересная вещь: фактов нет, а опыт что-то такое подсказывает, где-то какой-то колокольчик «динь-динь-динь»… что-то не то творится. К тому же лично у меня тогда к этому была несколько повышенная чувствительность. […]

Так вот, по сократившемуся числу звонков, по тому, как меня начали избегать, стало ясно: что-то готовится. Забавно, не правда ли: оказывается, по каким-то нюансам в поведении клерков, по едва заметным изменениям в их холуйской, лакейской чиновничьей психологии можно догадаться о грядущих серьезных катаклизмах в государственной жизни. Для тех, кто хорошо изучил эту психологию, прийти к такой догадке не составляет труда[355].

И снова Мороз задал ему вопрос о реакции Горбачева на те предупреждения, которые шли от Яковлева.

…Я ему сказал, что будет переворот. А он мне: «Саша, брось ты. Ты переоцениваешь их ум и храбрость». Ничего я не переоценивал. Я знал их всех как облупленных[356].

И дальше журналист размышляет: что это было со стороны президента? Легкомыслие? Или он сам каким-то образом был втянут в заговор: понимал, что никаким другим способом, кроме как силовым, Союз уже не спасти? Если так, то, возможно, Горбачев в насильственных действиях, как всегда, участвовать не пожелал, но позволил попытать счастья на этом пути «соратникам», дескать, валяйте, пробуйте, получится так получится, не получится − не обессудьте…

Сторонников этой версии сильно в ней укрепило и то, что, вернувшись из Крыма после подавления путча, Горбачев бросил журналистам, ожидавшим от него искреннего, честного, подробного рассказа о том, как все случилось, иные слова: дескать, все равно всего я вам не расскажу…[357]

А что делал 18 августа герой нашей книги? Вечером у себя дома он обсуждал с Анатолием Собчаком текст того самого «открытого письма коммунистам», в котором предупреждал об опасности правого реванша. Предполагалось назавтра передать этот документ для опубликования в печати.

Но завтра в Москву вошли танки.

Разумеется, в том случае, если бы все цели военного переворота были достигнуты, Яковлева ждала бы незавидная участь. Его фамилия значилась в том крючковском списке из 75 лиц, которые «активно влияли на формирование общественного мнения», а потому подлежали санкциям. Каким санкциям — об этом можно только догадываться. В нашей стране революции (равно как и контрреволюции) бескровными не бывают.

^{Дома с супругой Ниной Ивановной. [Из архива Л. Шерстенникова]}

^{С внуком и внучкой. Начало 1991. [Из архива Л. Шерстенникова]}

^{Надпись, сделанная А. Яковлевым на обшивке салона «Жигулей» Л. Шерстенникова. 19 августа 1991. [Из архива Л. Шерстенникова]}

А потому легко себе представить состояние Александра Николаевича Яковлева и его супруги Нины Ивановны, которые, проснувшись утром 19 августа, увидели по телевизору балет «Лебединое озеро», а следом услышали первые указы гэкачепистов.

Яковлев хоть и предупреждал всех о грядущем путче, однако никаких мер по обеспечению собственной безопасности заранее предпринимать не стал. Скрываться ему было негде.

И вот ведь что удивительно — в тот день на выручку ему пришел обыкновенный советский гражданин, правда довольно известный в узких кругах, — фотокорреспондент журнала «Огонек» Лев Николаевич Шерстенников.

Приведу его рассказ о том, как это было: