Александр II

Цвецинский со свитой остановился внизу за уступом, где было потише и где ни пули, ни осколки не могли зацепить.

– Cela ne prendra jamais fin[175], –сквозь зубы сказал сам себе Скобелев и повернулся к генералу Цвецинскому.

– Ваше пг'евосходительство! – крикнул он.

Цвецинский понял Скобелева без слов. Он только оглянулся на стоявшего сзади него штаб-горниста, и тот схватил серебряный горн. Резкий и сухой звук сигнала «предварение атаки» раздался в поле и на мгновение заглушил неистовую стукотню ружей.

По всей стрелковой линии залились свистки взводных, и стрельба сразу стихла.

Стрелки лежали на боку и смотрели на взводных.

– В атаку! – крикнул Скобелев.

– В атаку!.. В атаку!.. Цепи, встать!

Впереди виноградные колья и лозы падали, точно скошенные невидимою косою, и падение их было так часто и непрерывно, что казалось невозможным встать и идти туда. Гранаты и шрапнель рвались над виноградным полем.

Цепи продолжали лежать.

Гонимый лёгким ветром пороховой дым сошёл в сторону, и близкими показались алые фески и смуглые лица турок. Близкими и вместе с тем недостижимыми.

Тогда перед цепями появилась фигура высокого статного генерала в тёмном сюртуке и белой фуражке. Легко, быстро и свободно, презирая выстрелы, нацеленные именно в него, шёл этот генерал по виноградникам. Он вынул из ножен саблю и громко, красивым баритоном крикнул:

– Стг'елки, впег'ёд!..

Мгновенно цепи вскочили. Держа ружья наперевес, с могучим, страшным «ура» стрелки бросились через виноградники, обгоняя генерала. К ним сейчас же примкнула музыка духового оркестра: батальонные резервы с развёрнутыми знамёнами быстрым «стрелковым» шагом настигали Скобелева, всё ещё шедшего позади цепей. Всё смешалось в стремительном порыве вперёд.

Турки не приняли штыкового боя и бежали.

XIII

Было два часа дня. Волынцы продвинулись вперёд. Турки отходили перед ними. Всё выше и выше по уступам гор поднимались волынцы и, наконец, достигли вершин. Перед ними широко развернулась вся Систовская долина.

Там кипел теперь страшный бой. Пушки били непрерывно, и уже в самой частоте и непрерывности их огня чувствовалась растерянность поражения.

– А, видать, наша берёт, – сказал сосед Афанасия и сел на землю.

– А что там, братцы, делается, страсть!..

Турки уже более не стреляли по волынцам, и в цепях зашевелились. Кто сел, кто даже и встал и напряжённо смотрел и прислушивался к тому, что делалось под Систовом.

– Глянь, а гляньте, что делается? Стрелки пошли… Слышьте, музыка.

Лёгким ветром доносило певучий, красивый стрелковый наступной марш.

– А идут-то! Идут! Как на ученье!..

– «Ура» слышно, значит, пошли уже по-настоящему…

«Ура» всё гремело и гремело не переставая, перекатываясь всё дальше и дальше. Потом раздались залпы: определилась наша победа. Ещё и ещё прилетела граната и лопнула в лощине, где светлой полосой тянулось широкое шоссе, и всё стало стихать.

– Ваше благородие, – обратился к Афанасию солдат, – гляньте, наши казачки в самый Систов входят. Знать, ушли оттеля турки.

Радостное, ни с чем не сравнимое чувство победы теплом залило сердце Афанасия, и сразу вместе с ним явилось и нестерпимое желание есть и спать. Он тут вспомнил, что и точно не спал всю ночь, ничего со вчерашнего вечера не ел и не пил, и вот уже солнце нового дня перевалило далеко за полдень и невыносимо печёт, нагоняя дремоту. Афанасий растянулся на земле, надвинул кепку на брови и сейчас же забылся в крепком и покойном сне.

Спал он недолго. Сквозь сон он услышал, как совсем подле него кричали:

– Подпоручика Разгильдяева к полка командиру!

Афанасий встал, протёр глаза, обтёр платком разомлевшее от сна и солнечного зноя лицо, вскочил на ноги, поправил кепи, отряхнул от земли мундир и шаровары и огляделся. Шагах в ста от него стоял полковник Родионов и сзади него жалонёры полка с пёстрыми ротными и батальонными значками.

Афанасий окончательно стряхнул с себя сон и, придерживая рукою саблю, побежал к полковому командиру.

– Подпоручик Разгильдяев, забирайте жалонёров и ступайте в Систово, – сказал ему Родионов. – Там разыщите штаб дивизии и узнайте, что делать полку, куда ему теперь идти? Если укажут ночлег – провесьте бивак жалонёрами.

– Слушаюсь, – бодро ответил Афанасий.

Усталость точно слетела с него. Он скомандовал жалонёрам и быстрым шагом пошёл вниз к шоссе.

Как только Афанасий по Тырновскому шоссе стал приближаться к Систову, ему стало ясно – победа! Невозможное стало возможным. Русские войска окончательно перешли через Дунай…

У входа в Систово была такая толчея людей, что Афанасию пришлось протискиваться сквозь неё.

У колодца болгарки непрерывно черпали воду. Скрипело по-мирному деревянное колесо колодца, мокрое ведёрко подхватывали десятки рук, и запёкшиеся, воспалённые, запылённые губы жадно приникали к студёной воде. Румяные, чернобровые лица болгарок под пёстрыми платками улыбались, сверкали белые зубы.

Донцы в белых фуражках с назатыльниками, в расстёгнутых мундирах поили у колоды запотелых, с прилипшею пылью на боках и крупах приморённых лошадей. Пики были прислонены к плетню, на остриях их пестрели букеты цветов.