Александр II

– Князь… Как мы тогда шли!.. После Филиппополя… Вас не было с нами. Вас увезли… Январь… Оттепель… Снег тает. Совсем весна… Лужи блестят на солнце, и повсюду радость победы. Я шёл с полком по шоссе… По сторонам лежали трупы убитых турок и болгар… Резня была… Конские трупы, обломки повозок, домашняя утварь… Ужас!.. Весь ужас войны был перед нами!.. Но если вся эта здешняя красота – наша, ужас войны оправдан, всё прощено и забыто… Мы уничтожили армию Сулеймана. Семь дней мы шли среди трупов. На привале негде стать – всюду тела… И запах!.. Мы ночевали среди разлагающихся трупов… Днём – жара нестерпимая – жажда охватывала нас. По канавам вдоль шоссе – вода… Подойдёшь напиться – там трупы, нечистоты, кровь – вонь… Солдаты пили эту воду – нельзя было их удержать. Я думаю, там и начался этот ужасный тиф, что косит теперь нашу армию. 16 января мы подошли к Адрианополю. Шёл дождь. Резкий, холодный ветер прохватывал нас насквозь. Мы входили в город вечером. Темно… Грязь непролазная, войска растоптали улицы. Кое-где тускло светятся окна. Куда ни приткнёмся, везде грязь, теснота, всё забито людьми, бежавшими из сёл. Мы стояли за рекою Марицею, в предместье, у громадного каменного моста очень древней постройки. Была объявлена днёвка. Нам было приказано заняться исправлением мундирной одежды… Мы поняли – для входа в Константинополь! 19 января – уже вечер наступал – слышим, за рекою гремит – «ура!». Вспыхнет в одном квартале, перекинется на другой, смолкнет на несколько мгновений и снова загремит. Потом совсем близко, тут же за рекой, оркестр заиграл гимн. Мы послали узнать, что случилось? Оказалось, что приехали турецкие уполномоченные для переговоров о мире, с ними кавасы привезли золотое перо и чернильницу. Великий князь главнокомандующий лично объявил о заключении перемирия… Князь, почему мы раньше не вошли в Константинополь?.. С победной музыкой, с барабанным боем, с лихими песнями?

– Не знаю, Алёша. Не знаю…

– 24 января нас собрали и перед полком читали приказ о заключении перемирия. Бурная радость, новые бешеные крики «ура!»… Люди целовались друг с другом, как на Светлый праздник. Но это продолжалось недолго. Вскоре наступило раздумье и какая-то неопределённая тоска. Точно что-то было незакончено, недоделано… Вспомнились замёрзшие на Балканах, вспомнились убитые под Карагачем, раненые, и как-то… Князь, будто стыдно стало за свою радость. Прошло так четыре дня в какой-то неопределённости, в этом раздумье о том, так ли всё это хорошо вышло? 28 января получаем приказ генерал-адъютанта Гурко – назавтра наша 3-я гвардейская пехотная дивизия выступает к Константинополю. Дивизия была построена на большом дворе громадных турецких казарм. Мы почистились, как только могли. Обновили жёлтые околыши фуражек, переменили канты, нашили на наши старые, обожжённые огнём костров шинели новые петлицы. А как начистили манерки[200] – золотом горели!.. И… выправка! Такой в Варшаве, на парадах, не бывало. Приехал шеф полка великий князь Николай Николаевич младший. Его высочество благодарил полк за Филиппополь. Вызвал вперёд офицеров. «Ваше дело, 4 января, – сказал нам великий князь, – под Карагачем было чисто офицерское… Беспримерное, славное, молодецкое… Государь император приказал вас благодарить. Примите же и моё поздравление, а также и мою благодарность…» Были вызваны капитаны Никитин и Нарбут. Великий князь обнял их и навесил им Георгиевские кресты. Потом повернулся к полку и скомандовал: «На плечо!.. шай на кра-ул!» Показал рукой на георгиевских наших кавалеров и сказал: «Поздравляю вас, «литовцы», с георгиевскими кавалерами!..» Потом мы взяли «к ноге». Командир полка спросил: «Прикажете вести?» «Да, ведите», – сказал великий князь. Мы взяли «ружья вольно» и справа, по отделениям, тронулись из казарм. Наш оркестр грянул наш Литовский марш. На улицах турки смотрели на нас. Мы шли лихо. Все – и турки тоже – знали – идём в Константинополь!.. В тот день дошли до Хавса, 30-го были в Алопли… 11 февраля достигли Силиври., Я шёл на фланге пятой роты и под марш декламировал: «Бог нам дал луну чужую с храмов Божиих сорвать… На земле, где чтут пророка, скласть Христовы алтари… И тогда… к звезде… Востока…»

Голова Алёши упала на руки, Алёша зарыдал.

– Ну, полноте, Алёша, – сказал, придерживая Алёшу за плечи, Болотнев, – успокойтесь…