Александр II

– Мне сказал дворник дома Лихачёва, что полиция взяла какого-то Тригони, который жил у Мессюра, и ещё одного Петра Иванова с чёрной бородой. Всё ясно. Не надо было туда ходить.

– Это ужасно. Ты не думаешь?.. Возможно предательство?..

Суханов пожал плечами. Перовская опустила голову на руки. Ни стона, ни рыданий не вырвалось у неё. Так просидела она долго, очень долго, целый час, не двигаясь, не шевелясь. Потом подняла голову и пронзительно посмотрела на Суханова. Её веки были красны и по-прежнему сухи. В глазах горел тот безумный огонь, какой подмечал у себя в эти дни Суханов, когда смотрел в зеркало.

– Ну что ж?.. – сказала она твёрдо. – Дело прежде всего. Наши знают?..

– Не думаю… Но завтра всё равно узнают.. В газетах будет…

– Растеряются… Испугаются… Что ж?.. Надо делать… Теперь  м н е надо всё делать. Едем сейчас в исполнительный комитет. Надо всех собрать и перераспределить роли… Это ничего, что Андрея с нами не будет. Мы сделаем своё дело и тогда освободим его. Помоги мне собрать всех у Веры Фигнер.

Рано утром, 28 февраля, на квартире Исаева и Веры Фигнер собрались все наличные члены исполнительного комитета.

Все молчали, ожидая Перовскую. Она совещалась в соседней комнате с пришедшим с Садовой Фроленко. Когда она вышла и поклонилась общим поклоном, все ещё более притихли.

– Страшный удар, – сказала Фигнер. – И удар тогда, когда у нас всё готово. Царь завтра едет в манеж играть в живых солдатиков… У нас всё готово, и вот!.. Нет главного!..

Кибальчич сидел рядом с Фигнер и мял руками свою чёрную бороду. Из соседней комнаты несло химическим, кислотным запахом гремучего студня. Суханов, не спавший всю ночь, стоял, прислонившись к железной круглой печке.

Перовская сухими, лихорадочно горящими глазами окинула всех присутствующих. Она поняла – ещё минута, и эти люди откажутся от своего плана и убегут в подполье – на долгое время. Может быть, на годы отложат то, что должно совершиться завтра… Маленькая, бледная, после бессонной ночи, с припухшими веками, с небрежно приглаженными волосами, но, как всегда, чисто и аккуратно одетая, она чувствовала, что только она одна может всё повернуть по-прежнему. Она начала говорить. В её голосе послышались суровые, властные, металлические ноты, такие, какие бывали у Желябова, когда тот убеждал в чём-нибудь товарищей.

– Товарищи, – сказала она, – что случилось?.. Да, выбыл ещё один из наших смелых борцов за народную власть… Но мы привыкли к потерям, и потерями нас не испугаешь. Выбыл – начальник. Я становлюсь на его место… Я – потому, что мне известны все планы Андрея, мы их вместе вырабатывали… Итак, за дело… Исаев, ты сегодня ночью заложишь мину на Садовой… Николай Иванович, вы с Фигнер, Николаем Евгеньевичем, с Грачевским и со мною сейчас же тут принимаетесь готовить снаряды. И завтра мы совершим то, что мы должны совершить во благо народа. За работу, товарищи!.. За дело!..

– Н-н-да, – устраиваясь за рабочим столом рядом с Сухановым, сказал Кибальчич, – я рад, что Софья Львовна не растерялась. Обидно было бы упустить такой случай… А снаряды мои, сами завтра увидите – прелесть!

Несколько минут он молча резал жесть и сворачивал её для устройства коробки, потом сказал угрюмо:

– А заметили вы, Николай Евгеньевич, что наши женщины много жёстче мужчин. Поглядите-ка, как Перовская и Фигнер работают. Вы поглядите на их глаза… В них такая воля, что жутко становится.

– Ну, вас-то, Николай Иванович, исключить надо. Вы посильнее ещё будете.

– Я – особая статья… Я – изобретатель. И мне для моей идеи – царь или дубовый чурбан – всё равно. Мне интересно посмотреть, как снаряды действуют.

Всю ночь на квартире Фигнер готовили снаряды. Обрезали жестянки из-под керосина, отливали свинцовые грузики, наполняли жестянки гремучим студнем и запаковывали их. Всю ночь горели лампы и пылал камин. Всю ночь пили пиво.

В восемь часов утра 1 марта четыре снаряда были готовы, и Перовская с Кибальчичем отнесли их на квартиру Саблина на Тележной улице. Там в невзрачном сером деревянном доме их ожидали метальщики – Рысаков, Емельянов, Гриневицкий и Тимофей Михайлов, туда же пришёл из лавки Кобозева Фроленко.

Перовская рассказала, как и где им ожидать проезда государя, и на конверте нарисовала план улиц.

– Вы соберётесь в народной толпе на площади у манежа, – спокойно и деловито говорила Перовская. – Если государь поедет по Садовой, Фроленко соединит провода. Ему скажет о приближении царя Якимова-Баска, которая увидит его из лавки… Если государь поедет по Инженерной, я махну вам платком. Тогда действуйте на канале. Как я жалею, что нет пятого снаряда! Я стала бы первой метать… Первым бросает снаряд Тимофей. Если почему-нибудь ему не удалось – бросает Рысаков, потом Гриневицкий, потом Емельянов… Нет, теперь не уйдёт!.. Ни за что не уйдёт он от нас. По окончании всем сходиться в кондитерской Исакова… Там получите указания, что дальше делать… Всё вам ясно?..

Всё было ясно.

Цареубийцы поодиночке расходились, направляясь к Михайловскому манежу.