Александр II. Трагедия реформатора: люди в судьбах реформ, реформы в судьбах людей: сборник статей

Неподдельная скорбь охватила массы финского населения после трагической гибели царя. Чуть позже профессор истории и политик Кустави Гротенфельд живо и образно отобразил атмосферу, сопутствовавшую известию о гибели императора. «Было 13 марта 1881 года[45]. Этот день был воскресеньем, и проводили его соответственно. <…> Но сразу после полудня на улицах Хельсинки можно было заметить нечто странное. <…> Изумление, сомнение отражались на лицах. То там, то здесь образовывались маленькие группы беседующих, и везде ощущалось беспокойство, даже ужас. <…> Через несколько часов уже не было сомнений: жертвой убийства был Александр II, царь-освободитель, павший на улице собственной столицы. Все были оглушены. И богатых и бедных, мужей и жен, даже детей охватил одинаковый невыразимый ужас. До позднего вечера стояли люди на углах улиц, читая при свете луны первые краткие телеграфные сообщения в газетах об ужасном событии… И во всех финских городах, по всей стране Суоми на следующий день вновь повторилась та же картина. <.“> Глубокая печаль воцарилась в каждом доме. Это был не просто ужас от злого деяния, это был еще и стон из-за смерти благородного, любимого правителя»^{677}.

На смерть императора откликнулись ведущие национальные деятели, властители дум Финляндии. Йохан Вильгельм Снельман писал: «Перо отказывается служить. Не вернуть присутствия духа. Чувство горечи грозит заглушить боль в клокочущем сердце»^{678}. Сам Снельман пережил императора лишь на несколько месяцев. Один из ведущих в будущем деятелей финского конституционализма[46], историк и сенатор Йохан Ричард Даниэльсон-Калмари написал две прочувствованные памятные речи, в которых выразил общее настроение, воцарившееся в стране. Называя императора разрушителем оков — как в России, так и в Финляндии, Даниэльсон-Калмари мрачными красками описывал печальное состояние экономики, национального дела и общей атмосферы в Финляндии до его восшествия на престол. «Но за зимой последовала весна, — восклицает автор, — …подул через всю Финляндию освежающий, освобождающий ветерок, сугробы растаяли, молодой, любимый народом князь пробудил надежды и призвал приступить к севу. Теперь у нас железные дороги, свои деньги, система народного образования, указ о языке 1863 г. и сейм — основа и краеугольный камень конституционализма. У нас теперь есть основа для национальной армии… Александра бесконечно любит народ Финляндии»^{679}. В обеих своих речах Даниэльсон-Калмари неоднократно называет Александра князем, подчеркивая его особенный статус по отношению к Великому княжеству. Эта на первый взгляд несущественная деталь очень важна для понимания мировоззрения финляндских конституционалистов: в соответствии с уже упоминавшейся «теорией унии» русский царь был главой федеративного государства, состоявшего из России и Финляндии, — таким образом, для русских он являлся царем, а для финнов — лишь великим князем.

Даниэльсон-Калмари в своих мемориальных текстах неоднократно подчеркивает различие в отношении к Александру II в России и в Финляндии. Бесконечной любви и благодарности финнов он противопоставляет неблагодарность российских подданных. «Это рассказ о князе, — говорит автор, — который в большом восточном царстве подарил своему народу свободу и получил за это в награду смерть от руки убийцы»^{680}. И вновь Даниэльсон-Калмари обращается к великой, краеугольной роли Александра в финской истории: «С помощью своего великого князя народ Финляндии развил свою национальность, он сейчас сильнее и более чем когда-либо исполнен национального сознания, и никогда более червь сомнения не разъест его жизненные силы. Его язык становится языком культуры… Александр II — покровитель нашей национальности, им вызвана к жизни наша форма правления»^{681}. В этих словах Даниэльсона-Калмари в сжатой форме выражена вся суть сформировавшегося в историческом сознании финнов культа памяти Александра II как создателя и покровителя финской нации, охранителя финской конституции. И эта созданная в воображении финнов идеализированная фигура великого князя оказалась востребованной очень скоро — уже в 1880-х, а особенно в 1890-х гг., когда, по определению русской прессы, начался «поход на Финляндию».

О причинах возникновения, содержании, а также попытках решения так называемого финляндского вопроса написано много, и на этом сюжете мы не будем останавливаться подробно^{682}.