Александр II

13 апреля 1880 года государственного преступника Григория Гольденберга в строжайшей тайне и под чужим именем привезли в Петербург и заключили в Петропавловской крепости. Ему не говорили, какие события потрясли в ту пору столицу. Открытие Гриши замкнуло его уста, а еще оставалось немало вопросов, на которые жандармы хотели бы получить ответы. И однажды в камеру Гриши вошел сам всемогущий «диктатор» Лорис-Меликов (о нем речь впереди). И всемогущий, обратившись к Грише запросто, предложил ему обсудить, как бы попробовать договориться власти и революционерам. А почему нет, Гриша? Ведь и мы и вы хотим одного!..

В государственном преступнике проснулся доверчивый и сентиментальный еврейский мальчик, гордыня которого была удовлетворена полностью – первый человек в империи после царя обсуждает с ним, Гришей, дела России. Видели бы его мамаша и папаша! Ах, они бы не поверили своим глазам, решили бы, что это сон. Видели бы его умники Александр Михайлов, Лев Тихомиров и Жорж Плеханов, считавшие Гольденберга неспособным к серьезным делам, а вот – глава Верховной распорядительной комиссии генерал-адъютант Лорис-Меликов считает способным!

И Гриша после двух встреч с генералом стал писать свои предложения, разъяснения, а заодно и свое кредо, названное традиционно «Исповедь». Думал ли он о спасении своей жизни? Вероятно, но полагаю, не это было для него главным.

В ту пору сомнения в правильности избранного пути посещали не только Гольденберга. Осип Аптекман, один из активных деятелей «Земли и воли» в конце 1870-х годов, пришел к невеселым выводам:

«Завеса стала спадать с моих глаз… Если не считать единичных успешных случаев пропаганды, то в общем результат ее, пропаганды, в народе почти неуловим… Для меня стало ясно, что на пропаганде социализма в народе мы далеко не уедем, что буду ли я один работать, или нас будут работать десятки, сотни и тысячи пропагандистов, – все равно, мы сим не победим народа, с места не сдвинем его…»

Деятельность «дезорганизаторской группы» Аптекман поначалу одобряет как достойный «ответ царским опричникам», но когда она окончательно обособляется и под названием Исполнительного Комитета ставит своей единственной целью террор, он задумывается – то ли нужно стране? народу? Прямо скажем, нелегко было усомниться в правоте террора в условиях жестокого противоборства революционеров и жандармов, однако Аптекман, Плеханов, а за ними и недавний убийца Кравчинский исключили револьвер и динамит как средство борьбы, оставляя их как средство защиты. «Мы хотим предостеречь наших товарищей, – писал в газете „Земля и воля“ Кравчинский, – от слишком сильного увлечения этого рода борьбою, так как есть признаки, показывающие возможность такого рода увлечения». В другой статье он же писал: «Революция – дело народных масс… Революционеры ничего направлять не в силах…»

Иного рода сомнения внушал Гольденбергу Лорис-Меликов. Он, не жалея времени, разъяснял плохо образованному и мало знающему молодому человеку, что было сделано в царствование Александра II, с каким трудом и в какой борьбе с реакционерами проводились реформы и как необходимо сейчас в обществе спокойствие для проведения первых перемен…

– Не того ли хотите и вы, господин Гольденберг?

А Грише нужно только счастье народа, генеральская шинель ему не нужна. Как не откликнуться на такой призыв?

По уходе генерала Гриша брал бумагу, перо, чернила, которые ему предоставлялись без ограничения, и быстро писал. Он старался объяснить товарищам и далеким потомкам, что «руководствовался главным образом любовью к товарищам, желанием спасти их от многих страданий, а некоторых от смертной казни, хотел только как можно скорее освободить молодежь и все общество от того тяжкого и ужасного положения, в котором они находятся теперь, хотел, чтобы то лучшее будущее, которое, несомненно, должно быть и будет, настало, во-первых, как можно скорее, а, во-вторых, чтобы было как можно меньше жертв, чтобы не проливалась дорогая для нас всех и России молодая кровь (видно, и тут кровь царская в расчет на бралась. – Авт.) хотел спасти правительство от новых преступлений (свои действия таковыми не считая. – Авт.), чтоб правительство не говорило, что оно вынуждено прибегнуть к крайнем мерам, чтобы водворить тишину и спокойствие, хотел дать возможность прийти к этому без жертв и без кровопролития…»

В Петербурге и провинции пошли аресты. Жандармы точно знали, кого и где надо ждать. Подложные паспорта и отсутствие улик их не останавливали. Волна арестов захлестнула немалую часть организации. Верхушка партии не хотела верить, но источник информации Михайлова был надежен: выдает Гольденберг.

Срочно наладили связь с Зунделевичем, сидевшим в крепости. Денег на подкуп не жалели. Зунделевичу передали: заставь Григория замолчать.