Александр II

Александр отрешился от политических забот, уйдя в покойное времяпрепровождение, столь прекрасное под италианским небом, среди бесчисленных памятников искусства, в атмосфере беззаботной веселости. Утром он мечтал, потягиваясь в постели, как бросит тягостное царственное бремя, поселится где-нибудь в Вероне или Падуе, нет, в Риме, конечно, и с какой-нибудь черноокой Джулией будет часами безмятежно наслаждаться жизнью…

Но появлялся камердинер, надо было вставать и надевать мундир. За окном в саду их виллы уже ожидали прикомандированные австрийские офицеры. Они показывали ему укрепления и места сражений с французами в 1796 году. Наполеон, Суворов… ах, как далеко все это было от его приятных утренних мечтаний!

Каждое утро после виноградного завтрака наследник ездил верхом по окрестностям, в полдень завтракал в обществе тех же лиц – Жуковского, Кавелина, князя Ливена, доктора Енохина и молодых друзей. До пяти вечера каждый занимался своим делом, Александр вдруг взялся учить итальянский язык. В пять садились за обеденный стол, всегда многолюдный и шумный. К восьми оставались те же свои, курили, читали, слушали музыку. Так шла зима 1838–1839 годов в местечке Комо у подножия Альп.

Наследник скучал. Устраивали катание на лодке по озеру Комо, ездили в Милан, где последовательно осмотрели коллекции старинного искусства и нумизматических кабинетов Кастелло Сфорцеско, церковь Санта-Мария делле Грацие, палаццо Марино, базилику Сант-Амброджо и еще много базилик и церквей. Побывали на представлениях в «Ла Скала» опер Беллини, Доницетти и первой оперы молодого гения Верди «Оберто, граф Бонифачо».

Жуковский знакомил его с русскими писателями и художниками, горячо рекомендуя ему Гоголя и Иванова.

Полюбовавшись прелестной картиной «Аполлон, Гиацинт и Кипарис, занимающиеся музыкой и пением», наследник любезно поинтересовался, каков сюжет следующей картины художника.

– Явление Мессии.

– Странно, – протянул Александр. – Но почему… здесь – и такой сюжет?

– Ваше высочество, я задумал картину историческую. В ней предстанут лица разных сословий, безутешные вследствие угнетения от царей иудейских, пораженные страхом и робостью от римлян, но страстно желающие свободы и независимости. И в этом мире, безнадежно лежащем во зле, появляется свет, начинается новый день… – Иванов осекся от волнения.

Александр с восхищением смотрел на него.

– Так! именно так! – с жаром повторял он. Грандиозная идея художника и его вера в возможность нравственного пробуждения людей пленили его. – Я вам заказываю эту картину! – обрадованно произнес он, заметив радостную улыбку Жуковского.

– Начав благотворительствовать, – напомнил ему Василий Андреевич на обратном пути в Комо, – довершите это благое дело, не дайте пасть этому таланту, который может сделать честь отечеству!

И Александр легко обещал.

Он писал из Рима вернувшемуся в Петербург Паткулю: «Хотя Италия очень хороша, но дома все-таки лучше. Завтра отправляемся в Неаполь, а оттуда далее по назначенному маршруту, так чтобы к назначенному дню быть дома. О счастливый день! Когда бы он скорее пришел!»

Путь домой лежал через Австро-Венгрию. Александр сразу почувствовал различие между теплотой приема родственной Ганноверской династии в Лондоне и холодной вежливостью Габсбургов, воплощением которой предстал насупленный девятилетний мальчик Франц Иосиф, будущий император. В Вене наследник часто посещал дом канцлера Меттерниха, с удовольствием проводя вечера в избранном кружке молодых женщин и кавалеров за игрой в карты и фанты.

В один из вечеров легкой болтовни рассказали о знаменитой цыганке-гадалке, поразительно верно предсказывающей будущее. В шутку предложили великому князю поехать узнать свою судьбу. То была действительно шутка, ибо уж чья-чья, а судьба Александра Николаевича представлялась всем ясной, как вершины Альп. А он вдруг поехал, увлеченный обществом молодых женщин, прелесть которых только начинал постигать. Подойдя к цыганке не первым, но и не последним, он протянул ладонь и услышал, что скоро женится, станет великим государем и переживет шесть покушений. «Шесть?» – весело переспросил он. «Шесть», – повторила цыганка, смущая его мрачным, тяжелым взглядом. Вообще, поход к гадалке оказался не столь забавным, как ожидалось, но вскоре забылся.

Они возвращались, и Александр уже стал тяготиться иноземными красотами. Обратный путь предстоял через Германию, и думалось, что он будет скор. Случилось иначе.

Жуковский, как и в первом большом путешествии, регулярно присылал императрице письменные отчеты. 12 марта 1839 года он писал: «Где мы устраивали по-своему, там провидение готовило свое. Где мы искали, там не нашлось. Где не искали, там встретилось само собой…»