Александр III

В окружении сановников восстоял председатель Государственного совета великий князь Константин Николаевич, в пышном генерал-адмиральском мундире, столь контрастирующем с его добродушным полным лицом в густых бакенбардах, с его демократическим пенсне на шнурочке. Рядом находился ближайший сподвижник великого князя, занимавший без малого тридцать лет пост военного министра, блестящий реформатор армии граф Дмитрий Алексеевич Милютин, совершенно седой, большелобый, с умными грустными глазами, в скромной генеральской тужурке с единственным шейным Георгием 2-й степени. Тут же не случайно оказался председатель Комитета министров граф Пётр Александрович Валуев, ловкий либерал, бывший некогда «пером оппозиции»[121]. Министр финансов Александр Аггеевич Абаза, стареющий красавец и бонвиван, в бакенбардах а-ля Александр II, тихо разговаривал с министром юстиции Набоковым, полулибералом, хотя и не терпевшим Лорис-Меликова, но чисто эстетически – из-за его армянского носа и пронзительного голоса. Другую пару составляли государственный контролёр Сольский и государственный секретарь Перетц.

Здесь присутствовало едва ли не всё лучшее, что могла дать либеральная Россия, – ветераны реформ покойного государя, видевшие залог её благоденствия в постепенном, терпеливом преобразовании империи. И можно сказать, что душой этого движения являлся великий князь Константин Николаевич.

Он был воспитанником знаменитого полярного исследователя Фёдора Петровича Литке, привившего великому князю любовь к морскому делу вместе с флотским кодексом чести, и ревностным почитателем своего старшего друга – поэта Василия Андреевича Жуковского, приучавшего его к мысли жить для Отечества. Константин Николаевич стал одним из главных поборников великой реформы 19 февраля, преобразователем Российского флота и даже издателем посмертных сочинений Гоголя, которые вырвал из рук цензоров. Он ободрял и помогал всем, кто шёл против течения, кто желал эволюционного преобразования России. Когда в 1855 году, в бытность курляндским губернатором, Валуев прислал ему дерзкую записку «Дума русского», где говорилось, что у нас «сверху блеск, снизу гниль; в творениях нашего официального многословия нет места для истины; самый закон заклеймён неискренностью», Константин Николаевич приказом по вверенному ему морскому министерству рекомендовал записку как «замечательную». Великий князь горячо поддержал военные реформы Милютина и непосредственно помог ему провести закон от 17 апреля 1863 года об отмене жестоких и унизительных наказаний шпицрутенами, плетьми, клеймением. Он начертал себе программу и следовал ей: «Первая наша обязанность должна состоять в том, чтобы отбросить всякое личное славолюбие. Наша жизнь должна пройти в скромном, неблестящем труде. Не в подвигах, но в работе для будущего».

В стороне образовали отдельную группу восьмидесятишестилетний граф Сергей Григорьевич Строганов, главный воспитатель великих князей Николая, Владимира, Алексея Александровичей и нынешнего государя, баснословный богач, лысый и глухой, в расшитом золотом мундире члена Государственного совета, а также министр почт и телеграфов Лев Саввич Маков и министр путей сообщения адмирал Константин Николаевич Посьет.

По залу сновал граф Лорис-Меликов, подходя то к одному, то к другому вельможе, хватал их за пуговицы и громко говорил:

– Послюшай, дюша мой! – Он «тыкал» всем, кого считал хорошим знакомым. – Я дважды просил его величество подумать о моём преемнике. Ведь на престол взошёл, дюша мой, государь энергический, свежий, молодой! А кроме того, я не оберёг покойного императора! На это император изволил ответить: «А другой разве бы предотвратил это несчастье? Оставьте же это и займитесь докладами».

Отдельно от всех прислонился к изумрудной колонне обер-прокурор Священного Синода Константин Петрович Победоносцев. Он был смертельно бледен, словно человек, готовый потерять сознание. Горящими рысьими глазами сквозь стёкла очков Победоносцев с ненавистью глядел на Лорис-Меликова.

Накануне Константин Петрович послал императору длинное письмо. «Час страшный, и время не терпит, – писал Победоносцев. – Или теперь спасать Россию и себя, или никогда! Если будут Вам петь прежние песни сирены о том, что надо успокоиться, надо продолжать в либеральном направлении, надобно уступать так называемому общественному мнению, – о, ради Бога, не верьте, Ваше величество, не слушайте. Это будет гибель России и Ваша, это ясно для меня как день. Безумные злодеи, погубившие родителя Вашего, не удовлетворятся никакой уступкой и только рассвирепеют. Их можно унять, злое семя можно вырвать только борьбой с ним на живот и на смерть, железом и кровью…»

Тонкие губы его шептали:

– Вокруг трона дряблые евнухи… Лорис-Меликов – фокусник… Он может вести двойную игру…

Будущее России решалось в этот день, ибо только от воли одного человека (как было на Руси спокон веку и, пожалуй, пребудет до конца дней) зависело, куда она пойдёт.