Александр III и его время

Мать А. И. Ульянова, узнав об участии сына в подготовке покушения, в отчаянии пишет Александру III письмо, надеясь тронуть монарха своими словами, своей материнской скорбью. «Умилосердитесь, Государь, надо мной, — заканчивает Мария Александровна своё обращение, — и дайте мне возможность доказать, что обрекаемый на гибель сын мой может быть вернейшим из слуг Вашего Величества». Наверху прошения император поставил резолюцию: «Мне кажется желательным дать ей свидание с сыном, чтобы она убедилась, что за личность её милейший сынок и показать ей показания её сына, чтобы она видела, каких он убеждений» (221а, 57). В тот же день, 30 марта, граф Д. Толстой посылает доклад директору Департамента полиции П. Н. Дурново с любопытной собственноручной запиской: «Нельзя ли воспользоваться разрешённым Государем Ульяновой свиданием с её сыном, чтобы она уговорила его дать откровенное признание, в особенности о том, кто кроме студентов устроил всё это дело. Мне кажется, это могло бы удаться, если бы подействовать поискуснее на мать». Дурново на письме министра даёт распоряжение: «Вызвать ко мне г-жу Ульянову завтра к 12 часам». Приказание немедленно было исполнено. Какого содержания вёлся разговор у Дурново с М. А. Ульяновой, догадаться не трудно. Но желаемых результатов для министра и царя он не принёс. А. И. Ульянова передаёт сцену первого свидания её брата с матерью. «Когда мать пришла к нему на первое свидание, он плакал и обнимал её колени, прося её простить его за причиняемое им горе. Он говорил ей, что у него есть долг не только перед семьёй, и, рисуя ей бесправное, задавленное положение родины, указывал, что долг каждого честного человека бороться за освобождение её.

— Да, но эти средства так ужасны…

— Что же делать, если других нет, мама, — ответил он.

И он всячески старался примирить мать с ожидавшей его участью.

— Надо примириться, мама, — говорил он.

И он напоминает ей о меньших детях, о том, что следующие за ним брат и сестра кончают в этом году с золотыми медалями и будут утешением ей.

Убитая горем, мать долго убеждала и просила его подать прошение о помиловании.

«Не могу я сделать этого после всего, что признал на суде, — отвечал брат. — Ведь, это же будет неискренне». (Видимо, здесь А. И. Ульянова ошибается. Первое свидание её брата состоялось до суда. Разговор о помиловании происходил, вероятно, после 19 апреля, когда состоялся приговор. — Е. Т.) На этом свидании присутствовал некий молодой прокурор, несколько раз отходивший к двери и выходивший даже из камеры, чтобы дать возможность матери переговорить свободнее с сыном. При последних словах брата он обернулся и со слезами на глазах воскликнул: «Прав он, прав!»

«Слышишь, мама, что люди говорят», — сказал тогда брат. «У меня просто руки опустились», — рассказывала об этом свидании мать».

Известно, что во время дознания жандармы, а также наблюдавший за делом прокурор М. М. Котляревский не гнушались никакими средствами, чтобы получить нужные показания, угрозы, шантаж — всё это пускалось в ход. Председательствовал на этом процессе ретроградный судебный деятель П. А. Дрейер. «Маленький, с шаткой походкой и трясущейся головой, — писал о нём А. Ф. Кони, — преисполненный злобы против всех и вся, яростный ругатель власти и в то же время её бездушный и услужливый раб, Пётр Антонович Дрейер импонировал многим своим злым языком и дерзким, вызывающим тоном» (135, с. 191). За вынесение смертного приговора он получил из сумм Министерства юстиции 2’000 рублей «на лечение» — так была названа подачка холопствующему судье.

Прокурором, поддерживавшим обвинение и требовавшим смертной казни подсудимых был назначен тайный советник Н. А. Неклюдов. Он был обескуражен и даже «совсем раздавлен» данным ему министром юстиции поручением. Особенно его тяготило то, что среди подсудимых по делу оказался А. И. Ульянов, сын его некогда любимого учителя в Пензенском дворянском институте Ильи Николаевича Ульянова. Как заметил Кони, «страдал он и на суде, но тем не менее в судебном заседании успел себя настроить в унисон с общим деланным настроением верноподданнического ужаса». Дело слушалось при закрытых дверях. В зал допускались только члены Государственного совета, министры, их товарищи, сенаторы и другая избранная публика.

Александр Ульянов отказался от защитника и выступил на суде с речью, в которой осудил режим самодержавия, заставивший членов группы пойти на тяжкое деяние — организацию убийства. Он говорил, что у них не было выбора, ибо в условиях царской России нет возможности открыто, без насилия бороться за счастье людей. «Среди русского народа, — заканчивал А. Ульянов с пафосом свою речь, — всегда найдётся десяток людей, которые настолько преданы своим идеям и настолько горячо чувствуют несчастье своей родины, что для них не составляет жертвы умереть за своё дело. Таких людей нельзя запугать чем-нибудь (201 в, с. 21—22).