Александр III. Истоки русскости

Царь всегда был способен очень просто и искренне выражать свои чувства, а ещё его близкие замечали, что он был дружен с юмором, умел пошутить и даже изобразить что-то в лицах.

Эти качества появились у него рано, ещё в детстве, когда со своими маленькими приятелями он выступал на детской сцене. (И среди этих детей тогда был и наш земляк Федя Опочинин, будущий вождь наших мышкинских земских просветителей…) И способность иронически и в шутку отнестись к событиям дня сохранилась и развилась у него и в царское время, и иногда прорывалась в пометах на важных бумагах.

Всем своим поведением он спокойно, не жёстко, но властно, указал Двору, что «делу – время, а потехе – час». И по всем вопросам, возникающим в жизни Высочайшего Двора, он принимал лишь министра этого ведомства Воронцова-Дашкова, да и то весьма редко. Не до придворных мелочей было правителю грандиозной империи, мощно вступавшей в период модернизации. Не до придворных амбиций и придворной суеты.

Анна Фёдоровна Тютчева, фрейлина Высочайшего Двора, дочь великого поэта, хорошо знала Александра Александровича с самого его детства и всегда отмечала его «простую, прямодушную и любящую натуру», совсем нетипичную для придворных кругов.

Великий князь К. К. Романов, вспоминая об очередном дворцовом бале, не без сочувствия к монарху писал: «очень не хотелось царю на этот бал: он говорил, что ужасней всего – это сознание, что всегда, всю жизнь будет представать впереди то бал, то приём, то выход, то что-нибудь в этом же роде, и никогда нельзя ему от этого отделаться».

Князь В. П. Мещерский, его давний друг, об этом судил безо всякой иронии, просто и строго указывая, что уже с самой юности этому человеку были глубоко чужды условности Двора: «Придворный мир был не по сердцу великого князя издавна, по той простой причине, что он (этот Двор) грешил двумя вещами, ему антипатичными, – отсутствием правдивости и избытком угодливости. К массе придворных его не только не тянуло, но они не существовали для него».

А начальник дворцовой канцелярии А. А. Мосолов высказывался и ещё определённей, говоря, что Александр III считал придворные церемониалы необходимыми разве что при дворах германских князей, «которые не имеют других средств для поддержания авторитета и защиты своих прав на существование». Вот как резко по отношению к многочисленным германским «суверенам»…

Не одобряя пышных придворных мероприятий, Царь-Хозяин столь же сурово не одобрял и «шатаний» по заграницам членов царской фамилии и иных светских людей. Он в таких случаях заявлял несмягчённо и прямо, что жить и служить нужно в России, что трудиться в своей Отчизне и для неё – это лучшая деятельность для русского человека.

И сам лично являл пример очень сдержанного отношения к Европе. Все его уже царские поездки за границу исчерпывались посещением Дании и имели лишь частный семейный характер. Там, в Дании, близ замка Френденсбург, он построил себе домик, где и жил, получая и оплачивая счета по хозяйству этого «дворца». Аккуратным домовитым соседям-датчанам такая скромная хозяйственность царя очень нравилась.

Заботливая домовитость императора порой проявлялась и на дипломатическом уровне. Так, при расставании он распорядился дать Вильгельму I «на дорожку» всяческой вкусной провизии. Тот оценил царский жест и с дороги весело телеграфировал русскому гофмаршалу князю Оболенскому, что его «приветствует дорожная компания с кулебякой и икрой».

Но в целом отношения с правителем Германии были отнюдь не шуточными. Александр III не давал Германии ни единого повода усомниться в могуществе России. В своей семье весёлый, ласковый и уютный, в отношениях с представителями великих держав он представал мощным, уверенным, повелительным. Выше мы уже упоминали о том случае, когда Вильгельм поднял упавшую царскую шинель и накинул её на плечи Александра III. А здесь мы можем добавить, что, кажется, германский правитель всерьёз уважал русского царя, но и пленялся его величественностью. Однако справедливо следует сказать, что Царь-Хозяин на это никак не реагировал – ни признательностью, ни, тем более, подчёркнутой любезностью.

Но возвратимся к домашней жизни Царя-Хозяина. Семейные отношения всегда были тёплыми и добродушными. Но вот чего царь решительно не одобрял – так это карточной игры. Он не выносил её и в иных компаниях. А войдя к Марии Фёдоровне и увидав там игру в карты, он с досадой говорил: «Всё время одно и то же» и решительно уходил.

Этот гигантский человек, казалось, уже всем своим существованием отрицал пустые мелочи жизни. Ведь даже и сам его облик являл особую крупноту и монументальность. (Однажды к Шереметевым он шёл по задней винтовой лестнице их дома, так она затрещала под его исполинской статью!)