Когда летом, проездом в Ялту, остановились в Фастове, государь, зная, что там будет встречать его управляющий Юго-Западной дорогой, несколько раз выражал свое неудовольствие медленностью движения. Свита высыпала на перрон. Государь задержался, глядя в окно, – Посьет, граф Воронцов-Дашков, Черевин и барон Шернваль окружили молодого чернявого господина в форменной тужурке и фуражке.
– Уж не еврей ли? – подумал вслух Александр Александрович. – Слишком черный. Да вот и председатель правления этой дороги Блиох – еврей…
Между тем генерал-адъютант Черевин выговаривал Витте:
– Государь очень недоволен ездой по Юго-Западным железным дорогам…
– Нельзя, ваше превосходительство, развивать скорость легкого курьерского поезда, когда два товарных локомотива тащат такой состав… – пытался возражать Витте. – Это не Европа, где шпалы металлические, а балласт из щебенки… Вопрос времени, когда такой поезд потерпит крушение…
Последние слова уже слышал император, спустившийся на перрон. Еще подходя к спорящим, он зычно сказал:
– Да что вы говорите! Я на других дорогах езжу, и никто мне не уменьшает скорость! А на вашей дороге нельзя ехать просто потому, что ваша дорога жидовская!..
Витте опустил глаза и смолчал. Зато горячо вмешался Посьет:
– Эта дорога, по всей видимости, находится не в порядке. Потому-то быстро ехать нельзя…
– Дорога в полном порядке, – возразил Витте.
– А на других дорогах ездим же мы с такой скоростью, – наступал на него министр путей сообщения. – И никто никогда не осмелился требовать, чтобы государя везли с меньшей скоростью.
Тогда Витте не выдержал:
– Знаете, ваше высокопревосходительство, пускай делают другие как хотят. А я – слышите? – я государю голову ломать не желаю. Потому что кончится все тем, что вы государю шею сломаете!..
Император слышал все это и был очень недоволен дерзостью молодого человека. Однако он смирил себя, промолчал и ушел в свой вагон.
«Сразу же из Харькова дать за подписью барона Шернваля телеграмму, чтобы этот Витте был приглашен экспертом. Пусть доложит о причинах крушения поезда», – решил Александр Александрович.
Он вышел в соседний вагон, где спали дети. Ники метался во сне, скрипел зубами, дергался. Его желтоватое лицо искажалось гримасками пережитого.
«Эх, подпортила мне породу моя Масенькая, – не без грустного юмора подумалось государю, с нежностью разглядывавшему сына при смутном фиолетовом свете ночника. – И росточком наследник не вышел, и нервы, нервы…
Он положил большую ладонь на лоб цесаревича, и тот затих и даже улыбнулся во сне.
Император медленно вернулся к себе в вагон.
«Да, – вспомнил он опять о Витте, – этот молодой человек очень резок. Он сказал в отношении меня большую дерзость. Но так как этот Витте оказался прав, то я имею на него большие виды…»