Александр III: Забытый император

Тогда выстрел Березовского сыграл для Франции роковую роль: в начавшейся через три года войне Россия держала нейтралитет. Выиграла Пруссия, Франция была повержена и поплатилась Эльзасом и Лотарингией…

Теперь в полутемной спальне с задернутыми шторами царь шептал любимой:

– Я долго думал о своей судьбе в тот злосчастный июньский день. И поздно вечегом, совершенно один, отправился к знаменитой французской гадалке…

Она приняла его в комнатке-«бомбоньерке»,[98] наполненной благовониями, от которых сладко кружилась голова. Колдунья поразила его. Это была мумия с пергаментной кожей, запавшим ртом и носом Бабы Яги, но в искусном maquillage[99] и в платье от Le bon samaritain.[100] Разноцветные свечи бросали блики на большой шар в таинственном полумраке комнаты. Казалось даже, что то был не шар, но сгусток воды или даже воздуха, трепетавший, зыблющийся. Большой черный кот с шипением вышел из шара и растворился в стене.

На своем изысканнейшем французском языке царь сказал ведьме:

– Я хочу знать свою судьбу. В этом кошельке сто золотых…

– Да, господин… – Гадалка впилась в него взглядом, горящим словно из прорезей белой подрумяненной маски.

– Но пгежде я должен пговегить вас, вашу силу! – твердо заключил император. – Опишите мне моего покойного отца.

Ведьма отвернулась и подошла к шару. Она стала делать пассы руками, и царю почудилось, что под ее длинными костлявыми пальцами по шару стали пробегать искрящиеся судороги. Вот старуха заслонила собой шар, но странное диво – он просвечивал сквозь ее сморщенное тело и какие-то неясные лики обозначились на нем. Старуха медленно заговорила:

– О, это очень знатный вельможа. Нет, даже выше чем вельможа… Я боюсь сказать его положение… Он жил на севере… Был такого же высокого роста, как ваша милость… Он был очень красив… Лоб открытый, нос римский, плечи широкие… Вижу, идет война, несчастье, дурной конец… Ваш отец принял яд…

– Откуда вы все это знаете? – воскликнул Александр.

– Отец стоит сейчас за вашим правым плечом…

– На меня напал ужас… – рассказывал царь Долгорукой. – Я обегнулся. Там никого не было. Тогда я сказал: «Я вам вегю. Кошелек ваш. Поведайте мне мою судьбу!»

Старуха стала делать пассы быстрее и быстрее. Уже не искры, но огненные змеи и молнии с легким треском забегали по поверхности шара. Неясные тени обрели очертания фигуры в короне со скипетром и державой.

– Слушайте. – Голос доносился как бы из глубины шара. – Вы вознесены судьбой на самый верх. Вы счастливы. Вы имеете все, о чем только может мечтать земной человек. Но в то же время вы глубоко несчастны. Вас хотят убить. Вы уже дважды подвергались смертельной опасности. Но бойтесь, да, бойтесь восьмого покушения…

– Бойтесь восьмого покушения, – повторял Александр Николаевич, осыпая поцелуями обнаженные руки и грудь княжны. – А стгелявший в меня господин? Выходит, ему не суждено было убить гусского импегатога…

…Через несколько дней государю принесли протоколы допросов злодея, покушавшегося на его жизнь. Революционер оказался сельским учителем из студентов, исключенным из университета, Александром Соловьевым.[101] Он произвел в государя пять выстрелов с расстояния пяти-шести шагов; четыре пули застряли в стене соседнего дома. Видя неудачу, Соловьев раскусил орех с ядом, который держал во рту, но яд не подействовал. Показания поразили императора своей откровенностью и той легкомысленностью, с какой этот тридцатилетний недоучка брался переделать Россию. Что он понимал в жизни и в истории и куда желал толкнуть империю?!

«Я признаю себя виновным в том, – читал царь, – что 2 апреля 1879 года стрелял в государя императора с целью его убить. Мысль покуситься на жизнь Его Величества зародилась у меня под влиянием социально-революционной партии, которая признает крайней несправедливостью то, что большинство народа трудится, а меньшинство пользуется результатами народного труда и всеми благами цивилизации, недоступными для большинства…»

Соловьев отказался давать показания о соучастниках преступления. Следователь мягко убеждал его быть откровенным до конца, указывая, что полное признание облегчит участь преступника. Террорист холодно возразил:

– Не пытайтесь. Вы все равно ничего не узнаете. Я давно уже решился пожертвовать своей жизнью. К тому же если бы я и рассказал обо всем, меня убили бы мои товарищи по партии. Да, да! Даже в тюрьме, где я теперь нахожусь…

Император мог прочесть лишь о подробностях самого покушения да о том, что делал преступник накануне.

«Ночь с пятницы на субботу, – писал Соловьев, – провел я у одной проститутки, но где она живет, подробно указать не могу; утром в субботу ушел от нее, надев на себя чистую накрахмаленную сорочку, бывшую у меня, другую же, грязную, бросил на панель».