Александр III: Забытый император

Назначенный на пост министра внутренних дел с неограниченными полномочиями, Лорис-Меликов сделался послушным орудием в руках княгини Юрьевской. Хитрый армянин, которого горячо поддерживала Екатерина Михайловна в его либеральных начинаниях, беззастенчиво льстил ей в глаза и во всем хвалил государю. Он вкрадчиво доказывал Александру II, насколько удобны предлагаемые им реформы, чтобы узаконить в глазах народа преображение морганатической супруги в сан императрицы.

– Было бы величайшим счастьем для России, – убеждал он императора, – иметь, как встарь, русскую по крови государыню. Вот ведь и царь Михаил Федорович, первый Романов, был женат на Долгорукой…

Но особо убеждать Александра II не было надобности.

В другой раз, когда император работал со своим министром внутренних дел в Ливадийском дворце, маленький Георгий вскарабкался ему на колени. Немного поиграв с ним, государь сказал:

– Теперь поди… Мы занимаемся делом…

Лорис-Меликов, поглядев вслед уходящему мальчугану, о чем-то задумался, а затем, обратившись к Александру Николаевичу, заметил:

– Когда русский народ познакомится с сыном вашего величества, он весь, как один человек, скажет: «Вот этот – наш!»

Государь, быстро взглянув на своего министра, подумал: «Он отгадал одну из моих самых заветных мыслей!»

Александр Николаевич указал пальцем на удалявшегося ребенка и прошептал:

– Он настоящий гусский… В нем течет только гусская кговь…

Это, понятно, было преувеличением. Потому что в самом императоре русской крови было не так уж много. Если Павел I был рожден от Екатерины Великой и Петра Федоровича (а не от Салтыкова, о чем шушукались придворные), в нем только четверть крови была русской. Сам Павел и его сын Николай, как известно, женились на немках (соответственно принцессах Виртембергской и Прусской).

Но разве все дело в крови?

Екатерина Великая, немка по крови, стала истинно русской императрицей, своим инстинктом государственности, чувством патриотизма и глубоким православием способная заткнуть за пояс десятки и сотни этнически чистых патриотов. Совсем неизвестно, каким бы государем сделался Георгий, если бы Александру Николаевичу удалось передать ему право наследования престола. Но русейший из царей Александр III, заняв трон, как-то вызвал к себе историка Бильбасова[110] и, запершись с ним в кабинете, грозно вопросил:

– Есть ли во мне хоть капля русской крови?..

Главное же было в том, что Александр Александрович чувствовал себя истинно русским и желал следовать стародавним традициям престола. Среди «своих», в Аничковом дворце, цесаревич обсуждал возможные реформы «диктатора сердца» Лорис-Меликова и их последствия для России. Его окружение – обер-прокурор Священного Синода и министр народного просвещения граф Дмитрий Андреевич Толстой, командир лейб-гвардии гусарского полка граф Воронцов-Дашков, министр внутренних дел граф Игнатьев, а также московский публицист Катков – горячо отвергало подготавливаемые нововведения Лориса. А сменивший в 1880 году Толстого на посту обер-прокурора Священного Синода Победоносцев прямо называл их в беседах с наследником «дьявольскими измышлениями».

– Наш герой, – твердил он, – совершенно не знает русский народ, не знает его помыслов и его быта. И не потому ли бегает за помощью к бывшему вятскому вице-губернатору Салтыкову, который клевещет в журналах на Россию под именем Щедрина?..[111]

Наследник-цесаревич оторвался от мучивших его мыслей и поглядел на отца. В шестьдесят четыре года Александр II держал себя с княгиней Юрьевской словно восемнадцатилетний мальчишка. Он нашептывал ей слова одобрения в ее маленькое, красивой формы ушко. Он интересовался, нравятся ли ей вина и какие. Он соглашался со всем, что она говорила. Он смотрел на всех с дружеской улыбкой, как бы приглашая радоваться его счастью, шутил с детьми, своими племянниками, страшно довольный тем, что княгиня, очевидно, им понравилась.

– Итак, у нашего Ники появился дядя, который чуть не вдвое моложе его! – тихо сказала Александру Александровичу его Минни. – Какой позор! Но, слава Богу, я спокойна за тебя, мой дорогой муженек…

Цесаревич нежно посмотрел на свою маленькую хорошенькую жену, и она ответила ему благодарным взглядом. Он нашел ее крохотную ручку, тихо сжал в своей огромной лапе; Минни ответила легким пожатием. «Скоро этот спектакль кончится, и мы снова будем вдвоем, одни в своем уютном и милом Аничковом дворце», – читали они в глазах друг у друга.

Невольно он сравнил свою жизнь, свое семейное благополучие с жизнью отца. «Бедный пап'a, – подумалось Александру Александровичу. – Как неправедно, как зыбко его счастье. Он словно предчувствует быстрый конец и, кажется, убыстряет его приближение!»

Наследник не мог отделаться от впечатления, какое произвело на него сквозящее отчаянием письмо императора, присланное осенью из Ливадии: