Александр Иванович Гучков рассказывает

По положению о Государственной думе и по нашему Наказу, прохождение запросов было следующее. Представлялся запрос, причем первому подписавшему его предоставлялся очень короткий промежуток времени для того, чтобы осуществить этот запрос. Затем Дума голосовала относительно передачи запроса в комиссию по запросам. Либо, если интерпеллянт настаивал, признавалась за запросом спешность; тогда дело должно было быть назначено в одно из ближайших заседаний. Я вопроса о спешности не поставил, поэтому прений никаких не было. Затем я отправился опять к Коковцову. Говорю вот что: „Я понимаю, ваше положение было затруднительным раньше, но теперь, когда инициатива Думы, вы можете [настаивать перед Государем]. Имейте в виду, что если вам удастся ликвидировать это до того, как это будет поставлено на повестку, или я получу надежду, что дело имеет направление в сторону ликвидации, то я откажусь от запроса. Пользуясь этим, попробуйте что-нибудь сделать“. Ничего не вышло. Запрос не был поставлен.

Базили: Вы говорили с Коковцовым на эту тему?

Гучков: Да. Не хочет рисковать и надежды не имеет. Вот как это было. Можно еще маленький эпизод рассказать. Через два дня после моего выступления я получил записку от Распутина — две-три строчки, очень ругательные. Я это передал одной из моих племянниц. А [самого] Распутина я никогда в глаза не видел. Два эпизода заслуживают некоторого внимания. Война уже [шла]. В правительстве Хвостов — министр внутренних дел, бывший когда-то лидером крайних правых. Как вы знаете, продержался он недолго и тогда, во время войны, ушел. Были сведения, что он попал через Распутина. Он был человек, может быть, не брезгливый в своих приемах, но у него была Россия на первом плане и служение России. Когда он достиг власти, когда, будучи у власти, убедился, до какой степени Распутин опасен для всего нашего строя, он пытался его ликвидировать, хотел убить его. Белецкий его предал, раскрыв тот заговор, который пытался организовать Хвостов против Распутина.

Так вот, с Хвостовым мы по Государственной думе были знакомы, но так как мы были противники личные, у нас были холодные отношения. Затем война. На Кавказе в Кисловодске мы встретились и он мне рассказал два эпизода. Он губернатор в Нижнем. Еще Столыпин — министр внутренних дел. Получает он телеграмму, подписанную Сазоновым. Не министром, а однофамильцем, писателем по экономическим вопросам. Так вот, получает телеграмму от этого Сазонова: „Будете ли вы в ближайшее время в Нижнем, одному человеку очень нужно вас повидать“. Тот ответил, что „да“. Тогда через несколько дней является к нему Распутин и говорит: „Приехал посмотреть на тебя, какой ты есть… Вот часто о тебе идут разговоры у нас там с папашей и мамашей“. Потом говорит ему: „Хочешь быть министром внутренних дел?“ Хвостову очень хотелось быть министром. Он говорит: „Как же министром внутренних дел, ведь у нас же есть министр?“ Тот говорит: „Сегодня есть Столыпин, а завтра его нет“. Тогда Хвостов продолжает отказываться: „Да нет, я человек горячий, я не гожусь. Ведь если что не по мне, я в мешок и в воду“. Эта фраза была неосторожна потому, что Распутин задумался. Предчувствие у него было. Он задумался, говорит: „Вот ты каков. Ну-ка дай мне телеграфный бланк“. Хвостов пошел в соседнюю комнату. Распутин сел и каракулями написал в адрес государыни: „Видел. Молод. Горяч, подождать надо. Григорий“. Не делая из этого секрета, он передает этот бланк Хвостову. Хвостов говорит: „Я снял копию, а подлинник сберег“.

Затем дальше, у источника, Хвостов тут же мне рассказывает. Он окружил Распутина слежкой и через Департамент полиции получил несомненные доказательства, что Распутин является орудием в руках немецкого шпионажа.

Бозили. Это было во время войны?

Гучков: Во время войны. Я просил очень тщательно в этом разобраться, и у меня создалось целое досье. Воспользовавшись одним из своих докладов у государя, я изложил все. Государь был очень взволнован, затем встал из-за стола, подошел к окну, смотрел в сад, барабанил нервно по стеклу. Тогда я пошел за ним и говорю: „Ваше императорское величество. Это последний момент, прикажите это сделать, это необходимо теперь же сделать“. (Потому что, если дать государю время обдумать, да еще посоветоваться, то кончено. Поэтому вырвать согласие сейчас.) Тогда государь страдальческим тоном говорит: „Ах, оставьте это, сейчас великий пост, дайте этому кончиться, и тогда мы вернемся. Отсрочку какую-то“. Тогда я понял, что все погибло. Кончено не только дело борьбы, но и я конченый человек, и через некоторое время я получил отставку.