Александр Иванович Кутайсов

14 августа русские войска остановились в районе Вязьмы. "В Вязьме я зашел к графу Кутайсову под вечер, - поведал Граббе. - Он сидел при одной свечке, задумчивый, грустный: разговор неодолимо отзывался унынием. Перед ним лежал Оссиан (легендарный воин и бард кельтов, живший в III веке. А.С.) в переводе Кострова. Он стал громко читать песнь Картона (вождь британцев, юным погибший в войне. - А.С.) . Приятный его голос, дар чтения, грустное содержание песни, созвучное настроению душ наших, приковали мой слух и взгляд к нему. Я будто предчувствовал, что слышу последнюю песнь лебедя"{57}.

К этому времени стало известно об избрании и утверждении императором нового главнокомандующего всеми войсками, действовавшими против Наполеона. Кутайсов одним из первых узнал об этом вероятнее всего от брата-сенатора. "Граф Александр Иванович, получивший на этот счет верное известие, написал о том несколько строк на клочке бумаги и приказал мне отвезти эту записку к другу своему Ермолову, - вспоминал Дивов, - прибавив, чтобы я никому ее не показывал, а в случае невозможности сохранить тайну, уничтожил бы записку"{58}.

17 августа в армию, остановившуюся в районе села Царево-Займище, недалеко от Гжатска, прибыл новый главнокомандующий генерал от инфантерии светлейший князь М.И. Голенищев-Кутузов. Он "ласково встретил Кутайсова, по свидетельству Михайловского-Данилевского, - расспросил о состоянии артиллерии и парков, просил не вдаваться излишне в опасности", помнить об ответственности, возлагаемой на него должностью начальника артиллерии{59}.

Каждый день отхода армии от Царева-Займища до Бородина Кутайсов напряженно работал, готовя артиллерию к генеральному сражению, которого ждали со дня на день. Когда же позиция была выбрана и определено общее размещение войск на ней для предстоящего сражения, Кутайсов сам проверил расположение каждой артиллерийской роты, огневую позицию каждой батареи, уточнял секторы обстрела, добиваясь перекрытия огнем всего пространства на подступах к основной позиции. Его стараниями был создан сильный и мобильный артиллерийский резерв и каждое орудие было обеспечено оптимальным возимым боекомплектом выстрелов. Дивов подтверждал, что "24 августа вечером Кутайсов сам расставлял все батареи 1-й армии, а накануне Бородинского дня посылал меня объехать батареи и донести ему об из расположении и состоянии"{60}. На другой день Кутайсов скорректировал расположение батарей по результатам Шевардинского боя и доложил Кутузову о всех сделанных распоряжениях по артиллерийской части, что подтверждал и Михайловский-Данилевский.

О том, как провел свой последний в жизни вечер 25 августа Кутайсов, подробно рассказал поручик 17-й артиллерийской бригады Н.Любенков: "Незабвенный граф Кутайсов... храбрый, просвещенный генерал, подававший великие надежды отечеству, внушавший полное к себе уважение благородным характером, мужеством, бывший отцом своих подчиненных, накануне... сражения (25 августа. - А.С.) приехал осматривать к нам линию артиллерии на всей позиции, занимаемой армиею, входил в прения с офицерами о выгодах местного положения для артиллерии, позволял оспоривать себя, и следовал за мнениями нашими; наблюдал проницательно, спрашивал о причинах, заставивших каждого из нас поставить так или иначе свои орудия, и соглашался, если мы были правы. Так, видя одно из моих орудий в ущелии: "Вы его превосходно поставили, сказал он, - прислуга закрыта от огня неприятеля, и оно может действовать на довольно обширном пространстве, но эти два вы слишком открыли неприятелю". Я объяснил ему, что они стали на гребень отвесной горы и действуя на произвольном пространстве, оставаясь на виду, не могут служить метой неприятелю, ибо выстрелы слишком должны быть счастливы, чтоб ядра в орудия попадали. - "Ваша правда, - сказал он, подъезжая ближе к ним, - я этого еще не замечал, и я бы не избрал лучших мест". Тут он соскочил с лошади, сел на ковер и пил с нами чай из черного обгорелого чайника. - "Я сегодня еще не обедал", - сказал он. Так дружески прощался с нами Кутайсов на закате прекрасной своей жизни; он объяснил нам значение следующего дня, вскочил на лошадь и помчался. Мы следили долго этого любимого нами человека, и кто знал, что в последний раз"{61}.