Александр Македонский

Убийство Клита не уничтожило оппозицию. Теперь носителем бунтарских настроений стал Каллисфен, придворный историограф македонского царя. Каллисфен, сын Демотима, родился в Олинфе около 370 г. Его мать, Герб, была родственницей Аристотеля. Но Каллисфен являлся не только сородичем великого мыслителя, но и его учеником, помощником в научных занятиях, а в 343–342 гг. сопровождал во время поездки в Македонию. Каллисфен был известен и собственными трудами; «Греческая история», опубликованная до 334 г., принесла ему общее признание и дала Аристотелю основания рекомендовать его для участия в походе. Каллисфен поддерживал контакты с Аристотелем, сообщал ему результаты своих естественнонаучных наблюдений; по горячим следам событий он писал свои «Деяния Александра», и отдельные части этого восторженного льстивого панегирика по мере их завершения отправлялись в Грецию несомненно после их апробации самим Александром и там немедленно публиковались. Сочинение Каллисфена должно было выражать официальную концепцию событий; даже после казни Филоты и убийства Пармениона оно сохранило свою восхвалительную тенденцию. На этом безоблачном фоне неожиданными кажутся бунтовщические речи, которые традиция приписывает Каллисфену, его отказ совершить обряд преклонения (проскинезу), разрыв с царем и гибель. Впрочем, так ли уж неожиданными? Книга, писавшаяся хорошо оплачиваемым придворным историографом по заказу Александра и, конечно же, под его контролем, да еще так, что она спешно публиковалась по частям, могла быть, разумеется, только беззастенчивой апологией македонского царя. Возникают, однако, вопросы: насколько Это сочинение выражает истинные взгляды Каллисфена, Не претерпело ли отношение Каллисфена к Александру определенных изменений по мере духовной эволюции и Александра, и Каллисфена? Такие вопросы не праздны: история мировой культуры, и в том числе греческой, знает примеры того, как в сочинениях, публиковавшихся автором при жизни, проводилась, особенно в условиях авторитарно-деспотического режима, официальная концепция, а в трудах, создававшихся «для письменного стола», для публикации после смерти писателя, эта официальная концепция перед судом потомства смешивалась с грязью, безнадежно компрометировалась, и объяснялось, что автор думает на самом деле.

Каллисфен несомненно хорошо усвоил и разделял взгляды Аристотеля. Они позволяли одобрить поход Александра и в основном его деятельность вплоть до гибели Дария III, позволяли принять даже обожествление македонского царя, но резко противоречили стремлению Александра иранизироваться и включить эллинов в огромную безликую массу подданных великого владыки. Каллисфен, последователь Аристотеля, был идейно готов к тому, чтобы разделить взгляды и судьбу македонской оппозиции Александру,

Уже приводившаяся выше беседа Филоты с Каллисфеном [Арриан, 4, 10, 3–4] показывает, что последний был близок к оппозиционно настроенной македонской аристократии и одобрял планы цареубийства. Как и Анаксарх, Каллисфен утешал Александра после убийства Клита. Плутарх [Алекс, 52] не приводит речей Каллисфена, ограничиваясь только общей фразой, однако его слова противопоставлены поучению Анаксарха, так что их смысл диаметрально противоположен тому, что тот сказал. В подобной ситуации стычки между Каллисфеном и Анаксархом были неизбежны; несмотря на личную окраску, они вырастали из непримиримости их общественной позиции, из оппозиционных настроений Каллисфена. Традиция хорошо запомнила [там же, 32], как однажды разгорелся спор о климате, превратившийся в резкую пикировку между обоими философами. Каллисфен соглашался с теми, кто утверждал, что «здесь» холоднее, чем в Греции; Анаксарх возражал. «Но ты должен согласиться с ними, – заметил Каллисфен, – что здесь холоднее: ведь там ты зимовал в рубище, а здесь лежишь, укрывшись тремя коврами». Удар Каллисфена был нацелен прямо в солнечное сплетение: он упрекал Анаксарха в отречении от бедности, приличествующей философу, от идеала нестяжательства; он упрекал Анаксарха еще и в том, что тот копит богатства, подделываясь под настроения царя и поощряя его самые дурные наклонности. Однако самое существенное в этом разговоре – жестокое моральное осуждение человека, решительно и безоговорочно поддерживавшего царя.