Большое недовольство среди соплеменников царя вызывали его попытки изменить этнический состав своей армии. Даже в элитных отрядах, таких как конница гетайров или агема (гвардейский отряд гипаспистов), появлялись согдийцы, бактрийцы, парфяне. Характерный эпизод произошел, когда царь, возвращавшийся из Индии, добрался до города Опида в Междуречье. Здесь он объявил о том, что отпускает домой македонских ветеранов, и неожиданно столкнулся с бунтом. Армия встретила известие в штыки. Македоняне подозревали, что это еще один способ лишить их права называться «титульной нацией», отдать армию иноземцам. Те, кого не высылали на родину, кричали, что уйдут вместе с ветеранами, и пусть царь завоевывает Вселенную «с помощью своего отца Аммона и своих молодых танцоров». Лишь достаточно жесткими мерами – казнью зачинщиков – Александру удалось подавить мятеж. Ветераны во главе с Кратером были отосланы. В Македонии Кратер должен был сменить Антипатра, а последний должен был вернуться во главе молодого пополнения. Тем временем Антипатр, по всей видимости, уже превратился в оппозиционера – как сам по себе, так и в глазах Александра. С Олимпиадой в Македонии опытный полководец враждовал уже давно. А после казни Пармениона и своего зятя Александра Ликестида он вряд ли чувствовал себя в безопасности. Да и молодой царь не очень-то скрывал свои чувства по отношению к одному из последних представителей старой гвардии своего отца – войну, которую Антипатр вел против мятежной Спарты, Александр презрительно называл «войной мышей и лягушек».
Александр пытался погасить волнения не только кнутом, но и пряником – например, массовыми раздачами денег, пиршествами и праздниками. 20 тысяч талантов было роздано воинам, которые предъявляли письменное доказательство того, что они кому-то должны ту или иную сумму.
Чтобы завоевать лояльность эллинов, Александр Македонский затеял еще одно мероприятие – политического характера. Летом 324 года до н. э. на Олимпийских играх посланник македонского царя огласил его указ о том, что тот, кто был по различным мотивам изгнан со своей греческой родины, мог туда вернуться. При этом особым распоряжением царя регламентировались имущественные противоречия, которые могли бы возникнуть после такого возвращения. Указ не распространялся на святотатцев, убийц и жителей нескольких городов, включая злосчастные Фивы.
Изгнание было распространенной мерой наказания в Элладе, наказания в первую очередь за политические взгляды. Возвращая эмигрантов поневоле на родину, Александр, во-первых, показывал верховенство своей власти на властью полисов – для царя всей державы не имели значения политические убеждения жителей отдельных городов. Во-вторых, он создавал довольно большую группу людей, лично преданных царю, – речь шла о 20 тысячах изгнанников, которые должны были, вероятно, занять заметное место в греческом политикуме. Правда, одновременно он вызывал еще большее раздражение в тех городах, которые и так роптали по поводу македонской гегемонии. Указ Александра был, по сути, грубым вмешательством во внутренние дела формально независимых полисов. И ничего, кроме возмущения, не могли вызвать слова указа о том, что Антипатр получил от Александра приказ заставить силой покориться данному распоряжению греческие города, которые попытаются не пустить домой изгнанников.
Отдельной заботой венценосного македонца было добиться от греческих городов официального признания себя сыном бога, и эта задача была выполнена. Послы от полисов увенчали Александра золотыми венками и воздали соответствующие почести. В Греции появились храмы Александра, в одном из малоазийских городов проводились специальные спортивные игры – Александрии, посвященные македонскому царю, как другие игры посвящались Аполлону или Гераклу.
При дворе Александра пышный церемониал азиатского образца стал еще пышнее и соблюдался неукоснительно. Вот как это выглядело после возвращения царя в Вавилон. Перед его шатром были выстроены тысяча македонян, пятьсот воинов «пурпурной гвардии» из Суз и целая армия отборных персидских молодых воинов. Шатер окружали боевые слоны. В самом шатре вдоль стен стояли пятьсот персидских придворных стражей, тысяча лучников в пестрых одеждах и ближе всех к царю – пятьсот македонских гипаспистов со сверкающими серебряными щитами. Сам Александр, окруженный телохранителями, в роскошном восточном царском одеянии восседал на золотом троне. Здесь он устраивал приемы и вершил суд.
Очень показательно, что во времена правления Александра в его державе так и не появилось города, который можно уверенно назвать столицей государства. То это были Сузы, то Экбатана, то – в последние месяцы жизни царя – Вавилон. Управление, по сути, осуществлялось из полевого штаба Александра, а значит, было завязано на его персону. Прочным такое государственное устройство не назовешь, что и было доказано после смерти великого завоевателя.