Александр Македонский

Свое нападение на Тир Александр уверенно обосновал приказом, полученным от предка[43]. По его следам двигался он, стремясь получить оракул Аммона. Когда Александр форсировал Гиндукуш, то этот хребет посчитали за Кавказ. Предполагали, что именно здесь находилась скала Прометея. На македонских монетах Геракл становится все более похожим на Александра.

Не следует, конечно, думать, что только личное пристрастие воодушевило Александра на это уподобление. Чем дольше продолжался поход, чем труднее становилось воинам переносить все новые и новые тяготы, тем большая роль отводилась образу героя, его беспримерной терпеливости. Геракл казался македонянам самым народным из всех героев. Следовать его путями, повторять его подвиги, сравняться и даже превзойти его — все это создавало романтически возвышенный стимул, в котором так нуждались воины. Таким образом, Геракл вплоть до самой Бактрии служил воинам как бы путеводной звездой, несмотря на то что, согласно древним мифам, он никогда не удалялся от Средиземного моря. Даже незаконному сычу Александра, рожденному Варенной незадолго до брака царя с Роксаной, было дано имя Геракл.

Значение, которое Геракл приобрел для воинов Александра, наталкивало на мысль, что и в новом походе следует использовать его пример как стимул. Если до сих пор не было подходящего к этому случаю мифа о Геракле, то теперь его следовало создать. Так и сделали. Вскоре нашлись многочисленные следы подвигов героя в Индии. Однако в самом начале похода в «страну чудес» возник и новый миф. Должно быть, Александру уже несколько поднадоел его мифический предок. Геракл не вполне удовлетворял царя из-за его чересчур человеческих черт. Возможно, дух царя, стремившегося к безграничности, требовал более божественного идеала, а может быть, Александр считал необходимым найти для воинов новый импульс, учитывая, что их ожидают большие трудности. Во всяком случае, внезапно на первый план выступил третий и самый высокий среди побывавших в Азии сыновей Зевса и легко отодвинул в тень трудолюбивого Геракла.

В отличие от последнего, который при жизни так и не смог подняться выше ранга героя, Дионис всегда оставался настоящим богом. В Македонии его особо чтили; оно и понятно, если учесть, что Македония непосредственно граничила с Фракией и сюда переселились многие фракийцы. В жилах македонян бушевали все страсти, порожденные Вакхом. Поэтому вакханалии проходили здесь во всей их первобытной дикости: они праздновались так же, как у варваров. Религиозное действо воспринималось настолько серьезно, что безумные вакханалии возглавляла сама мать Александра. В стране мималлонов и клодонов[44] Дионис считался местным богом в большей степени, чем какой-либо другой олимпиец. Таким увидел его при дворе македонских царей Еврипид и на основе этого, по сути дела, негреческого восприятия создал своих «Вакханок» — шедевр античного натурализма. Каким Еврипид увидел Диониса, пленительным и страшным одновременно, таким его воспринимали и македоняне. Этот бог ставил человека перед выбором: пли безоговорочно предаться темной, дурманящей страсти, или познать его уничтожающий гнев.

Греки издавна считали, что Дионис несет народам культуру. Они связывали фракийско-эллинского бога с аналогичными богами лидийской мифологии, а также идентифицировали его с египетским Осирисом. Это делало Диониса как бы богом всех народов, населяющих мир, для него не существовало границ между государствами. Нису, где бог провел детство, искали в различных уголках земли, повсюду, где росли виноград и плющ и где название страны сопоставлялось бы с его именем. Иногда Диониса изображали воином, вторгшимся в чужую страну, например борющимся с азиатскими амазонками. Согласно Еврипиду, он со своей свитой прошел всю Малую Азию, Персию, Бактрию, Мидию и Аравию. При желании это можно было истолковать как завоевание. Поэтому место, где заканчивались странствия Диониса, македоняне искали на краю бактрийско-согдийской пустыни, и, естественно, их поиски завершились успешно.