В отличие от своих предшественников Шахермайр усомнился в достоверности сведений, сообщаемых Птолемеем и следующим за ним Аррианом. Эти сведения вполне точны, когда речь идет об организации армии, маршрутах, приказах царя или географии завоеванных стран. Там же, где вопрос касается внутренней борьбы в македонском лагере, они напоминают записки Цезаря «О галльской войне». Хотя Птолемей часто цитирует официальные документы, вноситься к его сведениям нужно весьма осторожно. Опасаться следует не искажений, вкравшихся в традицию, а того извращения истины, которое было присуще диктаторскому режиму. Автор умело умалчивает обо всем, о чем ему не хотелось бы сообщать. Из его повествования невозможно извлечь подоплеку событий: дается только официальная версия, а дальше мы «упираемся в глухую стену». Чтобы докопаться до истины, Шахермайр предлагает осторожно использовать сплетни, собранные у военачальников и придворных чиновников Клитархом и, что еще важнее, Харесом, составителем дошедшей до нас в отрывках «Истории об Александре».
В отличие от Тарна Шахермайр считает Хареса, занимавшего с 330 г. до н. э. должность эйсангелея (церемониймейстера), основным источником. Харес хорошо знал обстоятельства жизни Александра и сам был участником многих событий. Хотя Шахермайр не считал его «фанатичным приверженцем точности», его сообщения об убийстве Клита, проскинезе, казни Каллисфена и свадьбе в Сузах легли в основу данной книги.
Не согласен также Шахермайр с оценкой Тарном труда участника Восточного похода — архитектора Аристобула. В отличие от немецких историков Тарн придавал труду Аристобула первостепенное значение и считал, что он послужил источником для XVII книги «Исторической библиотеки» Диодора. Аристобул и личный друг Александра, Неарх, дали, по его мнению, материал как для легковесного сочинения Клитарха, так и для добросовестного, хотя и позднего рассказа Арриана.
Шахермайр считает, что Аристобул располагал лишь заурядным материалом, полученным им из вторых рук; самое же главное заключается в том, что, как и у Птолемея, его целью было прежде всего защитить царя от критики. Этим и объясняется явная идеализация образа Александра.
На этом примере хорошо видно, что восприятие Шахермайром личности Александра неразрывно связано с переоценкой им материала первоисточников. Усомнившись в достоверности официальной версии, предлагаемой Птолемеем и Аристобулом и сохраненной Аррианом, обратившись к отвергаемым раньше Харесу и даже Клитарху, Шахермайр сумел создать новое представление об Александре — не хрестоматийно величавую фигуру грозного властителя, а привлекательный и одновременно отталкивающий образ честолюбца, дерзкого и талантливого, жестокого и фанатичного.
Достоинства новой книги Шахермайра не должны заслонять от нас те идейные расхождения, которые обнаруживаются между ее автором и историками, стоящими на марксистских позициях. Это относится прежде всего к характеристикам, которые Шахермайр дает народам Средиземноморья. Хотя и в рудиментарной форме, характеристики эти сохраняют остатки прежних расистских воззрений автора. Наряду с явной идеализацией индоевропейских народов — македонян, греков и иранцев — мы встречаемся с обобщающими, резко отрицательными оценками западных семитов или жителей нижнего течения реки Инд, которые «не стремились к славе и были склонны к предательству». Индии им противопоставляются жившие на севере «индоевропейские пришельцы — представители касты воинов, организованных в рыцарские союзы». Шахермайр сам упрекал Аристотеля за то, что, обучая Александра, он давал характеристики целым народам, тогда «как надо было различать и характеризовать отдельных индивидуумов», теперь же повторяет его ошибку.
Огорчает отношение Шахермайра к афинской демократии. В войне Филиппа II с греками его симпатии явно на стороне македонского царя: «Греки израсходовали свои силы в бесплодной борьбе между демократией и олигархией». Шахермайр прямо называет борьбу за демократию бесплодной и не имеющей смысла. Ему кажется, что учрежденный Филиппом II Коринфский союз был умереннее и великодушнее Афинского морского союза. Отрицая афинскую демократию, Шахермайр забывает о неразрывной связи афинского государственного устройства с развитием греческой культуры, сохраняющей общечеловеческое значение.