Александр Македонский. Гениальный каприз судьбы

– Ты покорил, о царь, величием подвигов не только врагов, но и своих воинов, – устами Курция Руфа произнес Кен. – Мы выполнили все, что могли взять на себя смертные. Нам, измерившим моря и земли, все известно лучше, чем местным жителям. Мы стоим почти на краю света. Ты же хочешь идти в другой мир и проникнуть в Индию, неведомую самим индам, хочешь поднять с укромного ложа людей, живущих среди зверей и змей, и своей победой осветить больше земель, чем освещает солнце. Этот замысел достоин твоего гения, но он не по нашим силам. Твоя доблесть все будет возрастать, а наши силы уж на исходе.

Посмотри на наши обескровленные тела, пробитые множеством ран с гниющими рубцами на них. Оружие наше притупилось, не хватает средств защиты. Мы надели персидские одежды, потому что нельзя подвезти наших; мы уподобились чужеземцам-варварам. У многих ли есть панцири? У кого остались кони? Прикажи выяснить, многих ли из нас сопровождают рабы, что у кого осталось от добычи. Всех победившие, мы во всем нуждаемся. И мы страдаем не от излишества: оружие войны мы израсходовали на войну же. И такое прекраснейшее войско ты хочешь голым бросить против зверей?

– Не веди солдат против их воли, – передает речь престарелого полководца Квинт Флавий Арриан. – Если у них нет желания сражаться, они у тебя не будут такими, как раньше. Возвращайся сам на родину, повидайся с матерью, уладь эллинские дела, приведи в отцовский дом твои многочисленные и великие победы. И тогда уже вновь снаряди поход, если пожелаешь, на индов, живущих на востоке; если пожелаешь, к Эвксинскому морю или же против Карфагена и ливийских земель, лежащих за Карфагеном. Твое дело будет – вести людей. Другие македонцы и другие эллины пойдут за тобой: молодежь вместо стариков, полные сил вместо обессиленных; люди, которые не испытали, что такое война, и поэтому не боятся, а хотят ее в надежде на будущее. Они пойдут за тобой, разумеется, с особенной охотой, видя, что твои прежние сподвижники ушли неизвестными бедняками, а вернулись на родину богатыми и прославленными людьми.

Царь, если что хорошо, так это смирение в счастье. Тебе, такому вождю, ведущему такое войско, нечего бояться врагов, но божество может послать нечто неожиданное, и человеку тут остеречься невозможно.

Когда Кен окончил речь, многие из присутствующих даже плакали, и Александр понял, что не найдет единомышленников даже среди своих полководцев. Раздосадованный царь распустил совет. Оставалось последнее средство – обратиться непосредственно к воинам. Но и солдатам были чужды размышления Александра о будущих великих победах и сказки о несметных сокровищах.

Они упорно молчали, опустив глаза и не решаясь возразить царю.

– Не знаю, чем я нечаянно вас обидел, что вы не хотите даже смотреть на меня, – умолял воинов Александр. – Мне кажется, я в одиночестве. Никто мне не отвечает, но никто и не отказывает. К кому я обращаюсь? Чего требую? Хочу спасти вашу славу и величие. Где те, чье мужество я видел совсем недавно, кто торопился подхватить тело своего раненого царя? Я вами брошен, обманут, выдан врагам. Но я пойду дальше один. Предоставьте меня рекам и зверям и тем племенам, имена которых вас ужасают. Я найду, кто пойдет со мной, которого вы бросили, – со мной будут скифы и бактрийцы, недавние враги, теперь наши воины. Полководцу лучше умереть, чем превратиться в просителя. Возвращайтесь домой! Идите, торжествуйте, покинув своего царя! Я найду здесь место для победы, в которую вы не верите, или для почетной смерти!

Никто из воинов не издал ни звука в ответ на пламенную речь царя, молчали скифы, бактрийцы, персы – и для них проявленное Александром доверие оказалось непосильной ношей. Плутарх описывает реакцию царя на безмолвие, охватившее воинов:

Сначала Александр заперся в палатке и долго лежал там в тоске и гневе. Сознавая, что ему не удастся перейти через Ганг, он уже не радовался ранее совершенным подвигам и считал, что возвращение назад было бы открытым признанием своего поражения.

Но делать нечего – пришлось собираться в обратный путь. «Если Александру и хотелось когда-нибудь собственной рукой перебить всех своих военачальников, то, скорее всего, в эту минуту, – приходит к выводу Питер Грин. – Он не забыл ни своего отступления у Гифасиса, ни его виновников. Александр, очевидно, решил превратить в ад для всех долгий путь домой, и, судя по всему, добился своего».

Смертельный трюк

Он не мог совладать с собой (так иные уступают зову наслаждений) и бросался в гущу боя: до того разгоралось у него сердце и так хотелось ему прославиться.

Квинт Эппий Флавий Арриан. Поход Александра