Александр Македонский и Таис. Верность прекрасной гетеры

В Экбатанах, столице древней Мидии, куда они прибыли из Персеполя, преодолев 700 километров пути, деревья покрылись нежным кружевом свежей листвы и распустилась сирень. Здесь, в Азии, она была особенно роскошной; пышней и ароматней, чем в Афинах, с многолистными огромными цветками белого и всех оттенков фиолетового цветов. Во дворе школы гетер росли кусты сирени, поэтому ее запах всегда напоминал Таис время ее ранней юности, а лучше сказать — позднего детства. Таис казалось, что она созрела позже других девушек и дольше оставалась ребенком. Александр считал, что в ней и сейчас много следов детства — чистота, способность радоваться всем сердцем, непосредственность. Его это умиляло, а раз так, то пусть будет так. Таис ведь тоже видела в нем мальчика, и он ее тоже умилял. Что может быть скучнее и печальнее взрослых, напрочь искоренивших в себе всякие остатки детского!

Итак, сирень. Таис сидела в чужом дворе дома какого-то экбатанского богача, убежавшего вместе с Дарием. Невзирая на перемену хозяина и все драматические события, приведшие к ней, здесь цвела и благоухала сирень, от ночного ветерка шелестела листва, был май, была весна, была любовь. Таис ждала Александра, как ждала его всегда. Пусть это не ее дом, но она будет счастлива и любима в нем так, как она будет счастлива везде — в палатке, во дворце, в любом лесочке, пока будет любима им.

Александр шел быстрой походкой, не замечая ее в темноте. Таис с замиранием сердца просияла и позвала его. Он подошел, улыбаясь, опустился к ней на кошму под цветущий абрикос. Его глаза светились в темноте, как звезды, но свет их был не холодный и отстраняющий, — он притягивал и грел.

— Давно ждешь под деревом?

— Всегда жду тебя, милый, — Таис поцеловала его, и он закрыл глаза, она поняла это по тому, что стало темно. — У тебя глаза светятся в темноте, — шепнула Таис.

— Как у кота?

— Как у Диониса, мой дорогой. «В его глазах соединился могучий свет солнца с нежным сиянием луны», — процитировала она из гимна Дионису. — Это и про тебя.

Он улыбнулся, лег, положил голову ей на колени и вздохнул.

— Устал? Пойдешь спать? — Она ласкала его волосы на затылке. Самые нижние были мягче других и вились мельче. Она любила играть этими локонами, как будто сохранившимися с детства.

— Устал, — признался он.

— Все дела переделал?

— У-гу…

…А дела в этот день были следующие: царь принял решение в ближайшее время рассчитать и наградить фессалийцев и греческих союзников. Парса была взята, Персеполь сожжен, разорение Эллады отомщено, так что для них война отмщения закончилась. Предстояло отправить их с охраной к морю и позаботиться о переправе на триерах в Эвбею. Царь поручил Пармениону доставить взятые в Персеполе деньги с охраной в 6000 македонцев в Экбатаны и передать их Гарпалу. Самому же Пармениону с наемниками, фракийцами и частью конницы надлежало идти через земли кадусиев в Гирканию. Начальнику царской илы Клиту, задержавшемуся по болезни в Сузах, надлежало явиться в Экбатаны, взять македонцев, оставленных для охраны денег, и идти в Парфию, куда позже собирался направиться и сам Александр…

— Ну, скажи уж, зря я распаковала вещи, весь день убила?

Александр смотрел снизу вверх смеющимися, лучистыми глазами.

— Не зря. Останемся здесь на пару дней. Дарий направляется к Каспийским воротам, хочет уйти в Бактрию. Бистанес, сын Оха, поведал мне об этом сегодня. Подкрепления не подошли, учуяли, что дело проигрышное, так что мне можно не спешить. Все уже решено, все — только дело времени.

— И ты веришь предателю? — спросила Таис.

— Дарий причастен к смерти отца и дяди Бистанеса, и он должен за них отомстить. Я верю в кровную месть, это для персов — святое, как и для нас. Плюс здравый расчет — с кем сейчас выгоднее дружить.

— В расчет я верю больше, это так типично для варваров, — заметила Таис с неприязнью.

— Не все люди такие, как ты. Как раз наоборот, все не такие, иначе, почему бы я тебя так любил.

— Я слыхала, ты снова назначил Гарпала казначеем. Но ведь он тебя уже раз обманул, ты доверяешь ему? Ты знаешь, власть выказывает человека.

— Ты права, мне любопытно, что из этой затеи выйдет, споткнется ли он во второй раз о тот же камень?

— Изучаешь человеческую натуру? Играешь? Смотри, кто не думает о последствиях, тому судьба не друг. — Женское чутье подсказывало ей, что Гарпал ненадежный человек.

— Знаешь, лучше играть, чем печалиться по поводу несовершенств человека. Это я могу себе позволить возвышенные чувства, благородство, щедрость. Мне повезло. Был бы я — не я, то и вел бы себя соответственно: приспосабливался, лгал, шел по пути наименьшего сопротивления и думал в первую очередь о себе. Ибо туника ближе к телу, чем паллий, как утверждает народная мудрость. То есть, жил бы как все. На мое счастье, я имею возможность выбора.

— Каждый имеет возможность выбора, — заметила вскользь Таис. — И ты бы мог быть другим? — В ее голосе прозвучало большое сомнение. Она подумала про Филиппа, который слыл великим хитрецом, меняющим свои убеждения в зависимости от направления ветра.