Александр Македонский и Таис. Верность прекрасной гетеры

— О, какой хитрый вопрос! Разве я похож на человека, который себя не любит?

— Пожалуйста, скажи!

— Не люблю размножение себя.

— Как это?

— Раздвоения, растроения… Все. Ты остановилась на Диноне, его гостях и полном довольстве жизнью, о котором ты сейчас сожалеешь. Чем ты недовольна? — спросил он.

Вот тут-то настал черед Таис удивленно покачать головой:

— Ну, раздвоением же!

Они рассмеялись.

— Если мы действительно имеем в виду одно и то же, тогда, Александр, я тебе не завидую. Но расскажи мне, как ты был в Эпире.

— Э, нет. Сегодня твой черед рассказывать. А я расскажу когда-нибудь потом.

Тут с берега раздался свист Гефестиона, который жестом звал их, показывая, что мясо поспевает. Александр, в свою очередь, махнул ему, чтобы он плыл к ним. При этом, улыбаясь, пробормотал: «Иди сюда», — и взялся за весла. Таис села спиной к Александру и изо всех сил сдерживала слезы досады.

— Тая! — Александр впервые назвал ее непривычным именем, — повернись ко мне…

Подплыл Гефестион.

— Я не помешал? — спросил отфыркиваясь, в глазах читалось смущение.

— Как ты можешь помешать! — Александр помог Гефестиону забраться в лодку, они сели рядом, переглянулись и почему-то расхохотались. Таис подумала, что на них смотреть — одно удовольствие: ребята хоть куда, похожие и разные одновременно. Между ними чувствовалось родство еще более тесное, чем кровное. Они были единомышленниками.

— Чем занимается честная компания? — поинтересовался Александр.

— Сплетничают и гадают, о чем вы здесь беседуете.

— Победило мнение, что я выведываю у Таис афинские настроения? Совмещаю приятное общество с полезным делом? — предположил Александр.

— Да, что-то в этом роде, хотя у Гарпала своя теория.

— Наверняка, очень пошлая. Ну что ж, мой дорогой, придется тебе взяться за весла. Пойдем, Таис, в воду — жарко.

Они медленно плыли далеко позади лодки с Гефестионом. Александр спрашивал ее о чем-то, она отвечала, а параллельно как будто плыла и наблюдала эту картину другая Таис. Ведь это и было то раздвоение, о котором они говорили.

«Ужас какой, я влюбилась!!! Я люблю его безумно, я — любовь. Я плыву не по воде — по морю любви, дышу не воздухом — любовью, меня греет не солнце — любовь. Что же мне делать?!» Чтобы прийти в себя, Таис судорожно вдохнула и нырнула. Александр поднырнул ниже, их тела соприкоснулись. Солнце — не любовь — пронизывало воду. Когда они оба оказались на поверхности, Александр заметил: «Люблю плавать, а еще бы с большим удовольствием летал!»

«Я счастлива безумно», — сказали обе Таис друг другу.

— Спасибо за рассказ.

— Ты что-то понял из этой галиматьи?

— Почему же, ты очень понятно рассказываешь, зримо: рассыпаешь слова-самоцветы, которые емко передают мысль.

— О! Что же это за слова такие? — Таис подняла брови.

— «Страх», «одиночество», «довольство жизнью», «я их до сих пор люблю». — Он скопировал ее иронично-настойчивую интонацию и афинский выговор. — И, кроме того, у тебя все написано на лице.

— А что мне скрывать?

Выходя из воды, она ощущала себя богиней. Ей хотелось, чтобы и Александр видел ее такой. Неизвестно, рассматривал ли ее восторженно царь, но остальные делали это до неприличия явно.

— Таис, ты вполне можешь повторить знаменитое святотатство гетеры Фрины — выступить в роли самой Афродиты, и тебя так же, как ее, оправдает суд[5], — озвучил общие мысли Неарх.

— Зачем же повторяться? — улыбнулась Таис.

Александр одобрительно рассмеялся.

— Динон, когда в очередной раз крушит плод моих многодневных стояний, приводит свой убийственный аргумент: «Это не книдская Афродита». А я, признаться, не видела ни знаменитой книдянки, ни ее прообраза.

— Я не могу судить о разрушенных статуях Динона, хотя видел копии Праксителя, но могу судить о моделях и потому понимаю его, — сказал Александр.

Таис запуталась и даже тряхнула головой, пытаясь понять, что он имеет в виду.

— Ты — красивее, — просто пояснил царь.

— Ах, да что ты… Да и кто не красив в 21 год! — смутилась Таис.

— И в тебе нет этого ограниченного тщеславия. У тебя другая кровь. Фрина была лишь двойником богини, ее точной, но только внешней копией, — спокойно продолжил Александр.

Таис привыкла к комплиментам, но они ничего не значили по сравнению с тем, что говорил Александр. Его мнение было слишком ценно.

— И Динон зря винит себя в неудаче. Дело не в нехватке таланта, а в том, что есть вещи, которые нельзя ни запечатлеть в камне, ни выразить словами.

Таис побледнела и опустила глаза.

Как ни хотелось Таис продлить его, длинный удивительный день все же подошел к концу. Целый прекрасный день с Александром! Сейчас, у костра, царь рассказывал ей, как пару лет назад с родителями ездил в Олимпию; о постройке там круглого «Филиппейона», о том, как отчаянно квакали лягушки в речке Алфее, текущей вдоль священного города Зевса.

— Там мы с Гефестионом… — смеясь, начал он и осекся, замолчал, стал озираться вокруг.

Улыбка сошла с его прекрасного загорелого лица. Он облизнул губы и замер, как и Таис, которая невольно повторяла все его движения, и сейчас смотрела на него таким же растерянно-удрученным взглядом, каким он смотрел вокруг.