Александр Македонский. Книги 1-10

Евмен снова поклонился и покинул комнату. Пока он спешил в свой кабинет, его взгляд упал на несколько слов, которые царь приписал ниже подписи:

Если откажешься, я тебя убью.

Но мне не хватает тебя.

Отец.

ГЛАВА 34

Аттал и Парменион высадились в Азии, не встретив сопротивления, и греческие города на восточном побережье приняли их как освободителей, воздвигнув статуи македонского царя и устроив пышные пиршества.

На этот раз Филипп с энтузиазмом встретил известия от своих гонцов: момент для его похода в Азию не мог быть благоприятнее. Персидская держава все еще испытывала трудности из-за недавнего династического кризиса, в то время как македонянин имел мощное войско, не знающее себе равных в мире по доблести, верности, сплоченности и решительности; Филипп располагал стратегами высочайшего уровня, искусными в военном искусстве; у него был наследник трона, воспитанный на идеалах гомеровских героев и философской рассудительности, царевич гордый и неукротимый.

Пришла пора отправиться в последний поход, самый дерзкий во всей его жизни. Решение принято, и все подготовлено: Александр будет возвращен, узы с царством Эпир укрепятся незабываемой свадьбой Клеопатры, после чего Филипп со своими воинскими частями присоединится к тем, что уже стоят у Проливов, — для решительного броска.

И все-таки, когда все уже было подготовлено и как будто складывалось наилучшим образом, когда Александр сообщил, что приедет в Пеллу и с большой помпой прибудет на свадьбу своей сестры, царя не покидало странное беспокойство, не дававшее ему заснуть по ночам.

Однажды, в начале весны, Филипп велел сказать Евмену, чтобы тот составил ему компанию во время верховой прогулки: нужно поговорить. Это было необычно, но секретарь напялил фракийские штаны, скифский камзол, сапоги и широкополую шляпу, взял достаточно старую и спокойную кобылу и явился в назначенное место. Филипп искоса посмотрел на него.

— Куда это ты собрался, на завоевание Скифии?

— Так мне посоветовал мой слуга, государь.

— Это и видно. Ну, поехали.

Царь пустил своего скакуна в галоп, и они стали удаляться по дороге, ведущей из города.

Крестьяне уже вышли в поле на прополку пшеницы и проса и подрезку виноградных лоз.

— Посмотри вокруг! — воскликнул Филипп, переводя коня на шаг. — Посмотри вокруг! Прошло всего одно поколение, а горский народ, народ полуварваров-пастухов, преобразился — теперь это нация земледельцев, живущих в городах и деревнях под эффективным и упорядоченным управлением. Я позволил им гордиться принадлежностью к этой стране. Я выковал их, как металл в горне, сделал из них непобедимых воинов. А Александр насмехался надо мной за то, что я немного выпил на пиру; он говорил, что мне не под силу даже перескочить с ложа на ложе…

— Не думай больше об этом, государь. Вы оба пострадали: Александр поступил не так, как должно, но и был сурово наказан. А ты — великий монарх, самый великий из всех на земле, и он знает это и гордится этим, клянусь тебе.

Филипп замолчал. Когда они подъехали к чистому холодному ручью, который питали снега, тающие на горных вершинах, царь спешился и сел на камень, ожидая Евмена.

— Я уезжаю, — объявил он секретарю.

— Уезжаешь? Куда?

— Александр не вернется еще дней двадцать, а я хочу съездить в Дельфы.

— Тебе лучше держаться оттуда подальше, государь: они втянут тебя в новую священную войну.

— Пока я жив, в Греции не будет новых войн, ни священных, ни нечестивых. Я еду не на совет святилища. Я еду в само святилище.

— В святилище? — ошеломленно повторил Евмен. — Но, государь, оно принадлежит тебе. Оракул скажет все, что ты захочешь.

— Ты так думаешь?

Начинало припекать. Евмен снял камзол, обмакнул в воду платок и обтер лоб.

— Я тебя не понимаю. Именно ты задаешь мне такой вопрос! Ты же сам видел, как совет манипулирует оракулом по своему усмотрению, как заставляет бога говорить то, что устраивает определенный военный или политический союз…

— Верно. И все же богу иногда удается сказать правду, несмотря на наглость лживых людей, призванных служить ему. Я уверен в этом. — Филипп оперся локтями о колени и опустил голову, слушая журчание ручья.

У Евмена не нашлось слов. Что хотел сказать царь? Человек, переживший все крайности, знакомый и с подкупом, и с двурушничеством, видевший, как человеческая злоба разворачивается во всевозможных зверствах. Чего этому человеку, покрытому видимыми и невидимыми шрамами, потребно в Дельфах?

— Ты знаешь, что написано на фасаде святилища? — спросил царь.

— Знаю, государь. Там написано: «Познай самого себя».

— А знаешь, кто написал эти слова?

— Бог?

Филипп кивнул.

— Понятно, — сказал Евмен, ничего не понимая.