В ответ на это еле теплившаяся в Леониде жизнь, уже угасающая, вспыхнула в последний раз, и учитель открыл глаза.
— Мальчик мой, мне не удалось…— И он обвис в объятиях Александра, бездыханный.
Небо разверзлось над городом и бурным морем — вдруг разразилась гроза с ветром и градом. Но это не охладило ярости битвы: вне порта, среди бушующих волн, тирский флот сошелся в отчаянной схватке с мощными пентерами Неарха, а внутри города защитники сражались за каждый дом, за каждую улицу, бились у дверей своих жилищ до последней капли крови.
К вечеру, когда проглянувшее между туч солнце осветило мертвенно-синие воды, разбитые стены, дрейфующие обломки кораблей и трупы утопленников, последние очаги сопротивления уже были подавлены.
Многие из спасшихся бежали в храмы и там цеплялись за изображения своих божеств, и царь приказал пощадить их. Но невозможно было остановить жажду мщения македонян, обращавшуюся на всех, кто попадался солдатам на улицах.
Две тысячи пленных были распяты на молу, а тело Леонида положили на костер, и потом его прах отослали на родину, чтобы захоронить под платаном, в тени которого летом он обычно давал ученикам свои наставления.
ГЛАВА 56
Александр велел флоту двигаться на юг и перевезти разобранные стенобитные машины к городу Газа — последнему укреплению перед пустыней, отделявшей Палестину от Египта.
А десять кораблей он послал в Македонию, чтобы набрать новых воинов взамен павших.
Как раз в это время Александр получил второе письмо от Дария.
Дарий, царь персов, царь царей, свет ариев и владыка четырех сторон света, Александру, царю македонян: здравствуй!
Хочу, чтобы ты знал: я признаю твою доблесть, а также удачу, которую столь щедро посылают тебе боги. Еще раз предлагаю тебе стать моим союзником, а также заключить со мной узы родства.
Я отдам тебе в жены мою дочь Статиру и дарую власть над землями от Эфеса и Милета, городов, населенных яунами, до реки Галис и еще две тысячи талантов серебра.
Не бросай вызов судьбе, которая может когда-нибудь повернуться к тебе спиной. Помни: ты станешь стариком, прежде чем пройдешь все мои владения, даже если тебе не придется сражаться. Мои земли защищены огромными реками, такими, как Тигр, Евфрат, Араке и Гидасп; преодолеть их невозможно.
Поэтому подумай и прими мудрое решение.
Царь прочел все послание целиком своему военному совету, после чего спросил:
— Что скажете об этом? Что я должен ответить?
Никто не посмел подсказать царю, как поступить, и потому все промолчали. Все, кроме Пармениона, который считал, что имеет право изложить свою точку зрения. Он высказался кратко:
— Будь я Александром, я бы согласился.
Царь опустил голову, словно обдумывая эти слова, а потом холодно ответил:
— Я бы тоже, будь я Парменионом.
Старый военачальник посмотрел на него с печальным удивлением, и было видно, что эти слова задели его достоинство. Он встал и молча удалился. Товарищи тоже недоуменно переглянулись, но царь продолжил миролюбивым тоном:
— Точку зрения Пармениона можно понять, но, полагаю, все вы сознаете, что на самом деле Дарий не предлагает мне ничего, кроме своей дочери. За это он косвенным образом просит отказаться от всех провинций и городов к востоку от Галиса, стоивших нам стольких жертв. Он просто пытается нас напугать, потому что сам в страхе. Мы пойдем дальше. Мы возьмем Газу, а потом завоюем Египет, самую древнюю и богатую страну во всем мире.
И он ответил Великому Царю презрительным отказом и предпринял поход вдоль берега, в то время как флот под командованием Неарха и Гефестиона двигался параллельно по морю.
Газа представляла собой довольно небольшую крепость, но ее стены были сложены из кирпича. Она стояла на глинистом холме примерно в пятнадцати стадиях от моря. Командовал крепостью евнух по имени Бат, человек мужественный и преданный царю Дарию. Он отказался сдаться.
Тогда Александр решил атаковать и объехал крепость вокруг, чтобы посмотреть, где можно сделать подкоп и где к бастионам могут подойти машины. Задача оказалась не такой простой, поскольку почти повсюду холм окружала песчаная почва.
Пока царь думал, в вышине пролетел ворон и выронил ему на голову пучок травы, что нес в лапах, а потом сел на городскую стену и там и остался, завязнув в покрывавшем ее битуме, растаявшем от солнечного тепла.