Александр Македонский. Пески Амона

— Жители Галикарнаса и жители Карий! — начал Мемнон. — Великий Царь возложил на меня огромную ответственность — остановить вторжение македонского царя, и я собираюсь решить эту задачу любой ценой. Я здесь единственный, кто видел Александра в лицо и встречался с его войском с копьем и мечом в руках. Уверяю вас: это грозный враг. Он не только до безрассудства отважен на поле боя, но также смышлен и непредсказуем. По его действиям в Милете можно судить, на что он способен, даже в условиях нашего полного господства на море. Но я не собираюсь дать ему застать меня врасплох — Галикарнас не падет. Мы вынудим его истощать свои силы под нашими стенами, пока совсем не обескровим. По морю, где господствует наш флот, к нам будет поступать провизия, и мы будем сопротивляться до последнего. Когда же, наконец, придет подходящий момент, мы совершим вылазку и разгромим его обессиленное войско. Мой план таков: прежде всего не позволим осадным машинам подойти к стенам. Это очень мощные и эффективные орудия, их спроектировали специально для царя Филиппа лучшие греческие инженеры. Македонянин не дал нашему флоту снабжаться водой и провиантом, заняв подходы к берегу, а мы сделаем наоборот — не позволим ему выгрузить свои машины с кораблей вблизи нашего города. Мы направим конные отряды и штурмовые войска во все бухты в пределах тридцати стадиев от Галикарнаса. Единственный пункт, откуда они могут напасть на нас, — северо-восточная часть стены. Там мы выроем длинный ров длиной в сорок и шириной в восемнадцать футов, и таким образом, даже если им удастся выгрузить свои машины, эти сооружения не смогут приблизиться к самой стене. Пока я сказал вам все. Обеспечьте, чтобы работы начались завтра же на рассвете и продолжались непрерывно день и ночь.

Все одобрили этот план, казавшийся безукоризненным, и стали понемногу покидать зал и расходиться по городским улицам, белым в свете полной луны. Остались лишь двое афинян — Трасибул и Эфиальт.

— Вы собираетесь что-то сказать мне? — спросил Мемнон.

— Да, — ответил Трасибул. — Эфиальт и я желаем знать, насколько можем рассчитывать на тебя и твоих воинов.

— То же самое мне следовало бы спросить у вас, — заметил Мемнон.

— Мы лишь хотим сказать, — вмешался Эфиальт, кряжистый мужчина, по меньшей мере, шести футов ростом и геркулесова сложения, — что мы воодушевлены ненавистью к македонянам, которые унизили нашу родину и вынудили ее принять условия постыдного мира. Мы стали наемниками, потому что это единственный способ сражаться с врагом, не причиняя вреда нашему городу. Но ты? Какие причины толкнули на это тебя? Кто может нам гарантировать, что ты сохранишь верность нашему делу, если оно окажется невыгодным? В душе ты…

— Профессиональный наемник? — прервал его Мемнон. — Да, это так. Так же, как ваши люди, от первого до последнего. Сегодня на рынке нет другого товара, столь изобильного, как наемные мечи. Вы утверждаете, что гарантией является ваша ненависть. И я должен вам верить? Нередко я видел, как ненависть уступает страху, и подобное может случиться и с вами. У меня нет другой родины, кроме моей чести и моего слова, и вы можете верить ему. Важнее этого для меня нет ничего, кроме моей семьи.

— Это правда, что Великий Царь пригласил твою жену и сыновей в Сузы? А если так, не значит ли это, что он не доверяет тебе и хочет иметь их в заложниках?

Мемнон посмотрел на него ледяным взором:

— Чтобы победить Александра, мне понадобится преданность и слепое повиновение с вашей стороны. Если у вас есть сомнения в моем слове, вы мне не нужны. Уходите, я освобождаю вас от ваших обязанностей. Уходите, пока не поздно.

Два афинских военачальника переглянулись, словно советуясь между собой, потом Эфиальт проговорил:

— Мы хотели лишь узнать, правду ли говорят о тебе. Теперь мы это знаем. Можешь положиться на нас до конца.

Они вышли, и Мемнон остался в большом пустом зале один.

ГЛАВА 20

Посоветовавшись с командирами, Александр разбил лагерь вне стен Милета, а люди Неарха между тем начали разбирать осадные машины, чтобы погрузить их на корабли и транспортные баржи, бросившие якорь невдалеке от берега. Было условлено, что сразу по завершении погрузки адмирал обогнет Милетский мыс и подыщет подходящее место для причаливания как можно ближе к Галикарнасу. С ним остались два афинских капитана, командовавшие двумя маленькими эскадрами боевых триер.

На берегу, как муравьи, копошились солдаты, стояли шум и гвалт: удары кувалд, крики, ритмические возгласы моряков, тащивших огромные бревна от разобранных машин, чтобы поднять их на баржи.

Бросив последний взгляд на остатки союзного флота и раскинувшийся на мысе город, царь дал сигнал к отправлению. Меж заросших оливами склонами гор — Латмоса на севере и Гриоса на юге — перед ним открылась широкая равнина, в глубине которой вилась пыльная дорога, ведущая к городу Милассы.