Александр Македонский. Пески Амона

— А мы — ничего, — оборвал его Ариобарзан. — Сделай, что велено, сегодня же. Вызови своего человека сюда, в соседнюю комнату, чтобы мы могли тебя видеть и слышать, и немедленно отправь его к маленькому яуну. После нашей победы мы решим, что с тобой делать. Разумеется, если ты будешь решительно сотрудничать с нами, этот кол, что ты видел, можно будет использовать по-другому. Но если что-то пойдет не так… Бац! — Он просунул указательный палец правой руки в сложенные кольцом пальцы левой.

Евмолп приготовился сделать все так, как было велено, а отовсюду, из множества хорошо замаскированных дырок в расписных и разукрашенных стенах, смотрели и слушали глаза и уши.

Он все подробно разъяснил новому гонцу:

— Скажешь, что твой приятель прихворнул и потому я послал тебя. Когда спросят пароль, скажи, — он закашлялся, — «бараньи мозги».

— «Бараньи мозги», мой господин? — переспросил удивленный гонец.

— Именно, «бараньи мозги». Что-то не так?

— Нет, все прекрасно. Я сейчас же отправлюсь.

— Вот-вот, молодец, отправляйся.

Когда гонец ушел, Евмолп из Сол вышел в противоположную дверь, где его ждал Ариобарзан.

— Я могу идти? — не без тревоги спросил осведомитель.

— Можешь, — ответил сатрап. — Пока.

Выступив из Гордия, Александр направился через Большую Фригию в городок Анкиру, притулившийся меж нескольких холмов в глубине туманной впадины, и, сохранив тамошнему персидскому сатрапу его пост, оставил несколько македонских военачальников командовать местным гарнизоном.

Потом он предпринял марш на восток и дошел до берегов Галиса, большой реки, впадающей в Черное море, по которой с давних пор проходила граница между Эгейским и Анатолийским мирами и Внутренней Азией. Это был самый дальний предел, до которого когда-либо доходили греки. Войско прошло вдоль южной излучины реки, а потом — по берегу двух больших соленых озер, окруженных белой от соли равниной.

Александр оставил на своем посту и персидского сатрапа Каппадокии, поклявшегося ему в верности, после чего, не встречая никакого сопротивления, решительно направился на юг по обширному плоскогорью, над которым громадой возвышалась гора Аргей. Этот белый от вечного снега заснувший вулкан по утрам призраком маячил в рассветных облаках. В первые часы утра поля покрывал густой иней, но потом, по мере того как над горизонтом вставало солнце, они приобретали красно-бурый цвет.

Многие поля были вспаханы и засеяны, но там, где еще не проходил плуг, виднелась желтая трава и паслись небольшие стада овец и коз. Через два дня вдали показалась внушительная цепь Таврских гор с белоснежными вершинами, сверкающими на солнце днем и красными на закате.

Казалось невозможным, что эта бескрайняя территория сдастся почти добровольно и многочисленные племена, деревни и города подчинятся безо всякого сопротивления.

Слава о молодом полководце уже разнеслась повсюду, как и известие о смерти командующего Мемнона, единственного, не считая Великого Царя, кто мог бы остановить наступление завоевателя.

Затем дорога начала подниматься все круче к проходу, делившему прибрежную Киликийскую равнину пополам. На каждом вечернем привале Александр садился в своем шатре один или с Гефестионом и другими друзьями почитать «Анабасис» Ксенофонта — дневник о походе десяти тысяч, что шестьдесят лет ранее следовали тем же самым путем. Афинский историк описывал проход как теснину, преодолеть которую очень трудно, если ее кто-то уже занял.

Александр хотел провести колонну лично. Защитники прохода, увидев его на восходе солнца, быстро узнали царя по красному знамени с золотой звездой Аргеадов, по гигантскому коню и серебряным доспехам, сверкающим при каждом движении.

Они увидели также медленно, но непреклонно поднимавшуюся бесконечную змею людей и коней и, решив, что вступать в бой с таким числом врагов не стоит, поскорее убежали, так что миновать теснину не составило никакого труда.

На скалах Селевк заметил надписи, которые мог оставить кто-то из десяти тысяч Ксенофонта, и показал их Александру. Тот с любопытством осмотрел их.

Пройдя дальше, царь встал над долиной Кидна и огромной зеленеющей равниной Киликии.

— Мы в Сирии, — сказал Евмен. — Анатолия у нас за спиной.

— Другой мир! — воскликнул Гефестион, направив взор к тонкой голубой линии, видневшейся на краю равнины. — А там — море!

— А где появится Неарх с нашими кораблями? — спросил Пердикка.

— Где-то там, — ответил Леоннат. — Наверное, уставится на эти горы и будет ворчать на нас: «Куда они подевались? Почему не дают о себе знать?»

— Нет ничего проще, — заметил Александр. — Нам надо поскорее занять все морские порты на побережье. Тогда если он прибудет, то может спокойно бросить якорь, не опасаясь засады.

Он пришпорил Букефала и начал спуск. Лисимах сказал ехавшему рядом Леоннату:

— Если бы эти вершины над тропой заняли хорошо подготовленные войска, тут и муха не пролетела бы.

— Они струсили, — ответил друг. — Драпанули, как зайцы. Теперь нас никто не остановит.

Лисимах покачал головой: