Александр Македонский. Пределы мира

— Или женщины, — отозвалась она, не отводя от него глаз, блестящих от слез. — Зачем ты пришел сюда? Зачем покинул свою страну? Она недостаточно хороша?

— О, она хороша, — ответил Александр. — Она прекрасна. Там есть заснеженные горы, алеющие в лучах заката и серебрящиеся при луне, чистейшие озера, прозрачные, как девичьи очи, цветущие луга и леса с голубыми елями.

— У тебя есть мать, сестры? Ты не думаешь о них?

— Каждый вечер. И каждый раз, когда ветер дует на запад, я доверяю ему слова из самого сердца, чтобы он отнес их в Пеллу, во дворец, где я родился, и в Бутрофон, где живет моя сестра, как ласточка, в каменном гнезде на утесе над морем.

— Тогда зачем же ты покинул все это?

Александр поколебался, словно боясь обнажить душу перед молодой незнакомкой, и направил взгляд вдаль, за стену, на покрытые лесами и зеленеющими лугами горы. Доносились голоса торгующихся за товар мужчин, болтающих за пряжей женщин, и слышался крик верблюдов, длинной вереницей терпеливо шагавших из Бактрии.

— На твой вопрос трудно ответить, — проговорил Александр спустя некоторое время, словно очнувшись. — Я всегда мечтал шагнуть за горизонт, туда, куда только может добраться взгляд, дойти до последнего предела мира, выбраться к волнам Океана…

— А потом? Что ты будешь делать, когда завоюешь весь мир? Думаешь, будешь счастлив? Только потому, что достиг того, чего действительно хочешь? Или тобой овладеет еще более сильное и глубокое беспокойство, на этот раз неодолимое?

— Возможно, но я не могу этого узнать, пока не достигну данных человеку пределов.

Статира молча посмотрела на него, и при виде этих глаз на миг у нее возникло ощущение, что она заглянула в таинственный, незнакомый мир, в пустыню, населенную демонами и призраками. Царевна почувствовала головокружение и в то же время неодолимое влечение и инстинктивно закрыла глаза. Александр поцеловал Статиру, и она ощутила на лице и шее ласковое прикосновение его волос. А когда вновь открыла глаза, его уже не было рядом.

На следующий день к ней пришел Евмен, царский секретарь, и просил Статиру стать женой Александра.

ГЛАВА 31

Бракосочетание справляли по-македонски: жених мечом разрубил хлеб и предложил невесте разделить эту трапезу, — простой и волнующий ритуал, что понравилось Статире. И свадьба тоже праздновалась по-македонски: с большими возлияниями, нескончаемым пиром, песнями, представлениями и плясками. Статира не принимала в этом участия, так как все еще была в трауре по отцу; она ждала мужа в своей спальне, комнате из кедра, занавешенной огромными шторами из египетского льна и освещенной лампами.

Когда пришел Александр, во дворе еще слышались непристойные песни солдат, но как только гогот замолк, в ночи запел одинокий голос. Нежная элегия плыла как пение соловья над кронами цветущих деревьев.

— Что это? — спросил царь.

Статира в индийской прозрачной рубашке положила голову ему на плечо.

— Это песня любви наших краев. Ты знаешь историю про Аброкома и Анцию?

Александр обхватил рукой ее талию и прижал к себе.

— Да, конечно, по-гречески. Один наш автор описывает ее в своем труде «Воспитание Кира», но прекрасно слушать ее по-персидски, хотя я и не понимаю твоего языка. Это чудесная история.

— Это история любви, продолжавшейся после смерти, — сказала Статира с дрожью в голосе.

Александр снял с нее одежды и посмотрел на нее, обнаженную, а потом взял на руки, как ребенка, и уложил на постель. Он любил ее так нежно, как только мог, словно отплачивая за все, что отнял у нее: родину, отца, беззаботную юность. Она отвечала с пылкой страстью, ведомая женским инстинктом, вложенным тысячелетиями. Мудрый опыт придворных дам, видимо, передался ей, и она не разочаровала мужа на брачном ложе.

Сжимая ее в объятиях, целуя ее грудь, мягкий живот и длинные стройные, как у юноши, бедра, он слышал, как стоны наслаждения становятся все громче. Древняя песня про Аброкома и Анцию, погибших влюбленных, продолжала звучать в напоенном ароматами воздухе, как сладчайший, щемящий гимн.

Он овладел ею несколько раз, не отступая. Потом лег на бок, а она прильнула к нему, лаская его грудь и плечи, пока не заснула. И песня тоже затихла в ночной дали, остался лишь звук незнакомого инструмента, напоминавшего кифару, но более нежный и гармоничный, — и больше ничего.

На рассвете Александра разбудили первые солнечные лучи. Царь хотел встать и, как обычно, позвать Лептину, но увидел перед собой длинную очередь из мужчин и женщин, выстроившихся в безупречном порядке. Видимо, они уже давно терпеливо ждали его пробуждения.

Еще не совсем проснувшись, Александр было схватился за меч, но удержался. Он сел в постели, прислонившись к спинке, и спросил, скорее ошеломленно, чем гневно:

— Вы кто?

— Мы приставлены к твоей персоне, — ответил один евнух, — а я отвечаю за утреннюю церемонию.

Александр растормошил еще спавшую Статиру, и она тоже села, накрывшись халатом.

— Что я должен делать? — тихо спросил царь.

— Ничего, мой господин, все сделают они. Для того они и здесь.