Александр Македонский. Сын сновидения

Филипп с трудом спускался по крутым неровным ступеням, пока не оказался в центре подземелья, скудно освещенного несколькими лампами. В этот момент от стены, совершенно терявшейся в темноте, отделилась растрепанная фигура, до пят укутанная в красные одежды. Ее лицо покрывала пепельная бледность, а жирно накрашенные глаза пугливо бегали, как у загнанного зверя. Жрицу поддерживали двое служителей, которые чуть ли не волоком подтащили ее к скамье, сделанной в форме треножника, и тихо опустили на сиденье.

Потом с трудом открыли каменный люк в полу, под которым распахнулась бездна, и оттуда поднялись клубы ядовитого дыма.

— Это хазма гес, — сказал жрец дрожащим голосом, на этот раз в непритворном страхе. — Порождение ночи, последняя горловина первородного хаоса. Никто не знает, где он кончается, и никто из спустившихся туда не возвращается. — Он взял булыжник со скалистого дна пещеры и бросил его в эту дыру. Но никакого звука так и не послышалось. — Теперь бог готов войти в тело пифии, вселиться в него. Смотри.

Провидица с трудом вдохнула поднимавшиеся из бездны испарения и содрогнулась, словно охваченная резкими спазмами, а потом, закатив глаза, осела на сиденье треножника. Ее руки и ноги безжизненно повисли. Потом она вдруг начала лихорадочно что-то бормотать, издавая хрип, который становился все более резким, пока не превратился в змеиное шипение. Один из служителей положил ей на грудь руку и многозначительно посмотрел на жреца.

— Теперь можешь задать богу свои вопросы, царь Филипп. Теперь бог здесь, — смиренным голосом проговорил жрец.

Филипп подошел вплотную к пифии, так, что едва не коснулся ее рукой.

— О бог, в моем доме готовится торжественный ритуал, и я собираюсь отомстить за оскорбление, которое варвары некогда нанесли храмам на нашей земле. Но у меня на сердце тяжесть, и по ночам меня преследуют кошмары. Каков же ответ на мое беспокойство?

Пифия издала протяжный стон, потом медленно приподнялась, опершись обеими руками о край сиденья, и заговорила странным металлическим дрожащим голосом:

Бык увенчан,
конец близок,
жертвователь готов.

И снова обвисла, безжизненная, как труп.

Филипп какое-то время молча смотрел на нее, потом подошел к лестнице и скрылся в падавшем сверху бледном свете.

ГЛАВА 35

Глубокой ночью галопом примчался всадник. Спрыгнув со взмыленного коня у караульного помещения, он бросил поводья одному из «щитоносцев».

Спавший вполглаза Евмен тут же вскочил с постели, накинул плащ, взял лампу и поспешно спустился по лестнице, чтобы встретить гонца.

— Заходи, — велел он, едва завидев, как прибывший подходит к портику, и повел его в оружейную палату. — Где теперь царь? — спросил царский секретарь, пока спутник, все еще тяжело дыша, шел за ним.

— Через день, не больше, будет здесь. Я потерял время по известной тебе причине.

— Ладно, ладно, — оборвал его Евмен, отпирая ключом обитую железом дверцу. — Входи, здесь нам никто не помешает.

Они беседовали в большом грязном зале, помещении для хранения и починки оружия. В стороне, вокруг наковальни, имелось несколько табуретов. Евмен подвинул один собеседнику, а сам сел на другой.

— Что тебе удалось разузнать?

— Это было непросто и стоило немало. Пришлось подкупить одного из служителей, имевшего доступ в адитон.

— И?

— Царь Филипп нагрянул неожиданно, почти тайно. Он стоял в очереди вместе с другими просителями, пока его не узнали и не впустили в святилище. Когда жрецы поняли, что он хочет поговорить с оракулом, они попытались узнать вопрос, чтобы подготовить соответствующий ответ.

— Это обычная практика.

— Да. Но царь отказался: он попросил непосредственного разговора с пифией и велел отвести его в адитон.

Евмен закрыл лицо руками:

— О великий Зевс!

— У жреца не было времени сообщить об этом совету. Пришлось выполнить просьбу. Поэтому Филиппа проводили в адитон, и, когда пифия вошла в транс, он задал ей свой вопрос.

— Ты уверен в этом?

— Абсолютно.

— И каков же был ответ?

— Бык увенчан, конец близок, жертвователь готов.

— И больше ничего? — помрачнев, спросил Евмен. Гонец покачал головой.

Евмен вынул из кармана плаща кошелек с деньгами и передал собеседнику.

— Тут столько, сколько я обещал, хотя не сомневаюсь, что остаток после взятки служителю ты взял себе.

— Но я…

— Ладно, ладно, я знаю, как делаются такие дела. Только запомни: если проронишь хоть звук об этом деле, если тебе придет искушение поговорить об этом с кем-нибудь, я тебя разыщу, где бы ты ни был, и ты пожалеешь о том, что родился на свет.

Гонец взял деньги, клянясь самыми страшными клятвами, что не скажет никому ни слова, — и с этим ушел.

Евмен остался один в большом помещении, пустом и холодном, и при свете лампы долго размышлял, какое доброе истолкование предложить царю. Потом вернулся к себе в спальню, но так и не смог заснуть.

***

Филипп прибыл во дворец на следующий день, ближе к вечеру, и Евмен, как обычно, первым же делом явился к нему под предлогом утверждения кое-каких документов.