Александр Македонский. Сын сновидения

— В последнее время со мной было непросто поговорить. А может быть, он хотел сохранить полную независимость суждений.

Последний отряд гетайров исчез из виду под все слабеющий бой барабана, и фиванцы собрались на совет, чтобы принять решение. Пришло письмо из Калабрии от Демосфена, призывавшее не отчаиваться.

«На македонском троне мальчишка, — говорилось в письме, — и ситуация благоприятствует».

Слова оратора всех воодушевили, хотя многие все же призывали к сдержанности. Вмешался один старик, потерявший при Херонее двоих сыновей:

— Этот мальчишка, как его называет Демосфен, за три дня без потерь завоевал Фессалию и послал нам недвусмысленное предупреждение, устроив этот парад под нашими стенами. Я бы к нему прислушался.

Но крики озлобленного большинства заглушили этот призыв, к рассудительности, и фиванцы стали готовиться к восстанию, как только представится такая возможность.

Александр беспрепятственно подошел к Коринфу, созвал там совет всеэллинского союза и попросил назначить его командующим всех войск конфедерации.

— Каждое государство — член союза — будет свободно устанавливать свои внутренние законы и порядки по своему усмотрению и в соответствии с традиционным государственным устройством, — заявил он с места, принадлежавшего раньше его отцу. — Единственная цель союза — освободить греков в Азии от персидской власти и поддерживать нерушимый мир между греками на полуострове.

Все делегаты поддержали это предложение, за исключением спартанцев, которые в свое время также не поддерживали и Филиппа.

— Мы сами привыкли возглавлять союзы, — заявил их представитель Александру. — Мы не привыкли к тому, чтобы нас вели.

— Мне очень жаль, — ответил царь, — поскольку спартанцы — прекрасные воины. Однако сегодня самый могущественный народ среди греков — македоняне, и вполне справедливо, что они получают главенствующую роль.

Но он произнес это с горечью, так как помнил спартанскую доблесть, проявленную при Фермопилах и Платее. Он также сознавал, что никакая сила не способна противостоять коррозии времени и только слава проживших жизнь с честью с течением лет возрастает.

По пути назад Александр хотел посетить Дельфы и остался поражен и очарован чудесами священного города. Он остановился перед фронтоном грандиозного святилища Аполлона и взглянул на слова, начертанные золотыми буквами:

ПОЗНАЙ САМОГО СЕБЯ

— По-твоему, что они означают? — спросил его Кратер, которого никогда не занимали философские проблемы.

— Это же очевидно, — ответил Александр. — Познать самого себя — самая сложная задача. Если кому-то удастся до дна познать самого себя, он сумеет понять и других, и окружающий мир.

Они посмотрели на длинную очередь благочестивых паломников. Откуда только не приходили сюда люди с подношениями и вопросами для бога! Не было ни одного места в греческом мире, чьи представители не встретились бы здесь.

— Ты веришь, что оракул говорит правду? — спросил Птолемей.

— У меня в ушах все еще звучит ответ моему отцу.

— Ответ был неоднозначный, — возразил Гефестион.

— Но, в конце концов, он сбылся, — ответил Александр. — Будь с нами Аристотель, он бы, возможно, сказал, что пророчества способны скорее влиять на будущее, чем предвидеть его…

— Вероятно, — кивнул Гефестион. — Когда-то и я посещал в Миезе его уроки: Аристотель ни во что не верит, даже в богов. Он опирается только на свой разум.

***

Сложив руки на животе, Аристотель прислонился к спинке кресла.

— А Дельфийский оракул? Ты учел ответ из Дельф? Даже это может вызвать подозрения. Помни: оракул живет за счет доверия к нему, но, чтобы создать это доверие, ему нужно бесконечное наследие знаний. И никто в мире не обладает такими знаниями, как жрецы святилища Аполлона: за счет их они могут предсказывать будущее. Или же определять его. Результат один.

Каллисфен положил руки на стол, где были написаны имена всех, кого на данный момент можно было заподозрить в причастности к убийству царя.

Аристотель продолжил:

— Что ты знаешь об убийце? Кого он посещал последнее время, непосредственно перед цареубийством?

— Насчет этого есть одна некрасивая история, дядя, — начал Каллисфен. — История, в которой глубоко замешан Аттал, отец Эвридики. Можно сказать, по уши.

— И Аттала убили.

— Именно.

— И Эвридика тоже мертва.

— По сути, да. Александр уже построил для нее пышную гробницу.

— Более того, он набросился на свою мать Олимпиаду за то, что она с ней сделала, и, возможно, за убийство ребенка.

— Это как будто оправдывает Александра.

— Но в то же время убийство было ему на руку.

— Подозреваешь его?