Александр Македонский: Сын сновидения. Пески Амона. Пределы мира

Птолемей покачал головой и приказал взять вправо. Глаза жгло от усталости, по всему телу пузырями вздулись мозоли, но он бы скорее дал себя убить, чем попросил об отдыхе. Однако несколько его воинов попросту рухнули на землю от усталости. Их бросили, предполагая забрать на обратном пути.

Тем временем солнце поднялось на небосклоне, и жара стала почти невыносимой. Откуда ни возьмись, появились тучи мух; привлеченные влагой, они лезли в глаза, сотни слепней жалили коней, которые лягались и ржали от боли. Птолемей заметил, что персидские лошади не так страдают от насекомых благодаря своей плотной мохнатой шерсти и длинным, до земли, хвостам, настигавшим надоедливых паразитов повсюду.

И как раз когда он размышлял об этом, до него донесся голос Оксатра:

– Город!

Перс указывал на стену из грубого кирпича, окружавшую серое поселение с низенькими домами и лишь одним высоким, внушительным зданием, где, по-видимому, располагалась резиденция правителя. По знаку Птолемея конница развернулась широкой дугой, охватывая город кольцом, чтобы не дать никому войти туда или выйти наружу. Оксатр переговорил с командиром вражеского гарнизона и спустя некоторое время вернулся к Птолемею.

– Они сильно удивлены видеть нас и потеряли мужество. Два сатрапа его сдадут, если мы оставим их свободными.

– Кто они?

– Спитамен и Датаферн.

– И где они сейчас?

– В городе. И Бесс вместе с ними.

Птолемей подумал немного. Тем временем с пастбищ вернулись стада и, не в состоянии вернуться в город, скопились по внешнему кругу выстроившихся дугой всадников. Скотина, вся в пыли, подняла оглушительный рев. Наконец Птолемей принял решение:

– Согласен. Пусть скажут, где принять капитуляцию. На всякий случай основное войско оставим здесь, а сами пойдем на встречу.

Оксатр вернулся к городской стене и снова какое-то время говорил с осажденными, а потом подал Птолемею знак, что договорился, и тот пропустил стада. Скотина со своими пастухами устремилась в открытые ворота, и вскоре бастионы заполнились мужчинами и женщинами, стариками и детьми – всем хотелось посмотреть на покрытых металлом дэвов в шлемах с гребнями, сидящих на огромных конях с лоснящейся шкурой. Они показывали друг другу на них, а потом на окрасившиеся закатными лучами горы в отдалении, словно говоря, что дэвы, как хищные птицы, спустились оттуда.

Оксатр доложил об условиях договоренности: сдача состоится с наступлением вечера в трех стадиях от города. Как только стемнеет, несколько согдийских всадников выдадут Бесса, а Спитамен и Датаферн тем временем убегут через восточные ворота, которые должны остаться свободными.

– Скажи, что меня это устраивает, – ответил Птолемей, рассудив, что ему приказано схватить Бесса, а про двух других сатрапов ничего не говорилось.

Он позволил своим солдатам поесть и попить, сидя на земле, а потом отдал приказ с наступлением ночи освободить восточные ворота.

– Откуда мне знать, что они не нарушат уговора? – озабоченно спросил Птолемей, когда они ехали к условленному месту.

– Я оставил у восточных ворот своих людей, которые знают узурпатора. Если он выйдет, они заметят.

Оксатр остановился, увидев на краю дороги старое сухое дерево акации, и обернулся к Птолемею:

– Вот условленное место. Нужно только подождать.

При наступлении сумерек бескрайнюю равнину поглотила тишина, но пение сверчков становилось все громче, а затем к нему присоединился протяжный вой шакала, словно исходивший ниоткуда и уходивший в никуда. Прошло, наверное, около часа. Послышался собачий лай, а вслед за ним – топот копыт. Оксатр вздрогнул.

– Идут, – сказал он и вдруг напрягся, как хищник в засаде.

Из степи показались какие-то тени: десяток согдийских всадников во главе с командиром-персом везли закованного в цепи человека. Оксатр подул на тлеющий факел, что принес с собой, и поднес его к лицу пленника. Узнав его, он со злобной волчьей усмешкой осветил свое. Сопровождавшие Бесса всадники удалились и вскоре скрылись из виду.

Оксатр знаком велел одному из своих воинов взять факел, а двоим другим – крепко держать Бесса.

– Что ты делаешь? – крикнул Птолемей. – Это пленник Александра!

– Сначала мой, – ответил перс и посмотрел в глаза Птолемею с такой лютой злобой, что тот не посмел вмешиваться.

Оксатр достал из-за пояса кинжал с острым как бритва клинком и приблизился к Бессу, который сжал челюсти, готовясь перенести все муки, какие может вынести человек, попавший во власть своего злейшего врага.

Оксатр перерезал все шнурки на его одежде и оставил его совершенно голым – страшнейшее унижение для перса. Потом схватил его за волосы и отрезал сначала нос, а потом уши. Бесс перенес эти увечья с героическим мужеством, не издав ни стона, ни крика. С обезображенным и залитым кровью лицом, но все еще внушительный и статный, пленник обрел драматическое и страшное достоинство.

– Хватит! – в ужасе крикнул Птолемей. – Хватит, я сказал!

Он спрыгнул на землю, обхватил сзади Оксатра и позвал хирурга, приказав ему перевязать раны пленника, пока тот не истек кровью.