— Дело в том, — ответил Каллисфен, — что у меня может не оказаться времени, чтобы довести мои изыскания до конца. Александр уже совершенно готов к экспедиции в Азию. Он попросил меня сопровождать его. Я напишу историю о его походе.
Аристотель кивнул и закрыл глаза.
— Это значит, что прошлое со всем, что оно для него значило, он оставил в прошлом, чтобы устремиться в будущее. То есть, по сути дела, в неизвестность.
Философ взял переметную суму, накинул плащ и вышел на дорогу. Солнце начинало подниматься над горизонтом и обрисовало вдали голые вершины горы Киссос, за которой расстилалась обширная равнина Македонии со своей столицей, а еще дальше — уединенное убежище Миезы.
— Странно, — заметил философ, подойдя к повозке, ожидавшей его, чтобы отвезти в порт. — Теперь у него совсем не остается времени, чтобы встретиться со мной.
— Но он всегда помнит тебя и, возможно, как-нибудь до отбытия нанесет тебе визит.
— Не верится, — задумчиво проговорил Аристотель, словно обращаясь к самому себе. — Сейчас его страстно привлекает это безумное предприятие, оно влечет его, как ночную бабочку огонь в лампе. А когда он действительно ощутит желание повидаться со мной, будет уже поздно возвращаться назад. В любом случае, я тебе дам мой адрес в Афинах, и ты сможешь писать мне, когда захочешь. Полагаю, Александр сделает все, чтобы поддерживать свободные контакты с городом. Прощай, Каллисфен, береги себя.
Каллисфен обнял его, а когда разжал объятия и учитель стал садиться в повозку, ему показалось, что впервые за все время их знакомства в маленьких серых глазках вспыхнул растроганный огонек.
ГЛАВА 46
На вершине холма, у самой опушки леса; еле вырисовывалось в сумерках древнее святилище. Освещенные снизу огнем ламп деревянные расписные колонны несли на себе следы времени и пережитых за столетия ненастий.
Цветные лепные украшения архитрава и фронтона изображали подвиги бога Диониса, и в пляшущих отблесках света казалось, что фигуры двигаются, как живые.
Дверь была открыта, и в глубине целлы в своей вековой неподвижности торжественно застыла статуя бога. У его ног стояли две скамьи, и еще восемь были расставлены в два ряда вдоль подпиравших стропила боковых колонн.
Первым явился Птолемей, потом Кратер вместе с Леоннатом. Чуть позже к ним присоединились Лисимах, Селевк и Пердикка, еще не совсем оправившийся после ранения, а за ними Евмен и Филот, которых тоже пригласили на собрание. Последним верхом на Букефале прибыл Александр, а вместе с ним и Гефестион.
Все зашли в пустынный молчаливый храм и заняли места между колонн.
Александр сел и справа от себя усадил Гефестиона. Товарищи молодого царя были охвачены возбуждением. Им не терпелось узнать, что означает это ночное сборище.
— Настала пора, — начал царь, — осуществить предприятие, мечту о котором долго лелеял мой отец, но которое неожиданная смерть не позволила ему осуществить, — вторжение в Азию!
Порыв ветра из главного входа заставил пламя в лампах заколыхаться, оживив загадочную улыбку на губах бога.
— Я собрал вас здесь не случайно: Дионис укажет нам дорогу. Увенчанный виноградными листьями, он пойдет со своей свитой сатиров и силенов до далекой Индии, куда еще никогда не доходило ни одно греческое войско. Конфликт между Азией и Грецией стар. Он обветшал в тысячелетних войнах без победителей и побежденных. Троянская война продолжалась десять лет и закончилась разграблением и разрушением всего города. Не так обстоит дело с нашими отношениями с персами. Недавние походы, предпринятые сначала афинянами, а потом спартанцами для освобождения греков Азии от господства персов, потерпели неудачу. Захлебнулись и вторжения персов в Грецию. Однако во всех этих случаях не обошлись без резни, пожаров и грабежей. Беда не миновала и храмы богов. Теперь времена изменились: у нас есть войско, мощнее которого не было еще ни у кого, и сильные обученные солдаты, каких еще никто не видел. Но главное…
Александр обвел взглядом всех, по очереди заглядывая каждому в лицо.
— Но главное — мы! Мы, сидящие здесь, спаяны узами глубокой и искренней дружбы. Мы выросли вместе в маленьком городке, мы вместе играли детьми, ходили к одному и тому же учителю, вместе учились встречать первые испытания и первые опасности.
— Нас колотили одной и той же палкой! — добавил Птолемей, вызвав общий смех.
— Хорошо сказано! — одобрил Александр.
— Потому-то ты и не пригласил Пармениона? — спросил Селевк. — Насколько я помню, мы с тобой однажды получили от него взбучку.
— Клянусь Зевсом! Вижу, ты этого не забыл, — засмеялся Александр.
— А кто забудет его палку? — сказал Лисимах. — Кажется, у меня до сих пор следы на спине.