Вскоре после «№ 13» Маккуин собрался переезжать. Дом на Коулмен-Филдз ему надоел, и он продал его с прибылью в 75 тысяч фунтов. Он хотел чего-то другого. Новый дом Маккуина на Хиллмартон-Роуд, который он купил в ноябре 1998 года за 620 тысяч фунтов, с фасада выглядел довольно заурядно. Зато сзади прежние владельцы вставили огромные подъемные окна высотой в шесть и шириной в два с половиной метра. Такая театральность понравилась Маккуину. Вскоре после ремонта, сделанного архитекторами Ферханом Азманом и Джойс Оуэнс – раньше они ремонтировали дом Изабеллы Блоу в Ватерлоо, – Ли предложил Ричарду Бретту поселиться у него. «Через полгода Ли попросил меня некоторым образом обвенчаться с ним, пройти через определенную церемонию, – сказал Ричард. – По-моему, ему хотелось какой-то страховки. Но я был слишком молод, я еще не был готов».[668]
Помимо обвинений в эксплуатации Эйми Маллинз и стресса, вызванного переездом, Маккуину пришлось защищаться против обвинений в плагиате. Согласно выдвинутым против него обвинениям, Ли скопировал спадающее с плеча белое платье, которое было на Еве Херциговой в его первой коллекции от-кутюр для дома Givenchy в январе 1997 года, с платья, сшитого студентом факультета моды Тревором Мерреллом. Платье Меррелла было выставлено в июне 1995 года на шоу на острове Уайт, но потом пропало. Когда Меррелл увидел фото платья Маккуина в газетах, он не поверил собственным глазам. «Платье выглядело точно как мое, – сказал он в интервью The Times. – Не верю, что сходство стало совпадением. Оно очень заметное. Ева Херцигова даже сделала головной убор в древнегреческом стиле, как на моей модели». В августе 1997 года студент Лондонского колледжа моды нанял адвокатов, специалистов в области авторского права. «Мне сразу сказали, что мои шансы на победу велики – сходство двух платьев говорит само за себя», – признался он. Маккуин отверг все обвинения, сказал, что незнаком с Тревором Мерреллом и не видел его работ. «Нелепо думать, что, раз оба платья белые и с одним плечом, одно основано на другом, – говорит Трино Веркаде, возглавлявшая студию Маккуина. – Не он первый сделал платье такого фасона и не он последний. Неужели сейчас все, кто делают платье без бретелей, начнут подавать друг на друга в суд, потому что так уже делали до них?»[669]
Новость заставила одного редактора модного журнала воскликнуть: «С таким же успехом можно подать в суд на дельфийского оракула!»[670]Лондонский котировальный журнал Time Out не только перепечатал обвинения Меррелла, но и привел иск еще одной студентки, уверявшей, что Маккуин позаимствовал созданный ею дизайн ткани. Маккуин, совместно с домом Givenchy, подал встречный иск о защите доброго имени. 12 января 1999 года дело попало в высокий суд на Странде. Тревор Меррелл признал, что его мнение о Маккуине «нельзя назвать положительным». И все же ему удалось разглядеть в происходящем нечто смешное. Так, судья сказал: «Это высокий суд – сюда приходили члены ИРА, – здесь не место для того, чтобы эфирные создания-дизайнеры спорили о дамских платьях!» Потом, когда адвокаты Маккуина возразили против того, чтобы о Ли отзывались в таких уничижительных терминах, судья ответил: «Господа, мы же не о Леонардо да Винчи говорим!» «После этого все замолчали», – вспоминает Меррелл.[671]
Тем не менее история получила продолжение. В июне 2000 года Меррелл, к тому времени студент-искусствовед в Гоулдсмитс-колледже, вынужден был убрать из своей выпускной коллекции предмет, который он назвал «Диван плательных войн». Это был диван, покрытый расписанной вручную тканью с принтами газетных статей, посвященных его делу. «Александр Маккуин пригрозил, что подаст на колледж в суд, если мне позволят показать мой диван на публике, – говорил тогда Тревор. – Они надавили на колледж всей тяжестью, но мне противно, что мое творчество подавляют… Свобода колледжа – это свобода художнического выражения. Гоулдсмитс-колледж всегда этим отличался. Я не мщу Александру Маккуину, хотя иногда мне кажется, что он ведет вендетту против меня».[672]
Глава 10
Это все равно что иметь бойфренда, о котором заранее знаешь, что порвешь с ним… Единственная разница заключалась в том, что в данном случае я ни о чем не жалел.