Александр Матросов

— Да я бы ни за что не уехала из Ленинграда, как бы ни бомбили его, как бы ни обстреливали… Жаль, понимаешь, жаль оставлять его! Только надо было, заставили эвакуироваться.

Александр слушает ее, жадно ловя каждое слово. Но вот уже свистнул паровоз.

В черных глазах Люды искрится ласковый огонек:

— Ты ж скорей приходи к нам! Девчата рады будут, ой, как рады! Петь будем, чай пить. Сухари у нас мировые. Ох, и запируем, Сашенька!

— Спасибо, приду.

— Может, в Москве будем, по музеям вместе походим, — говорит девушка. — А в Ленинграде после войны встретимся — весь город обойдем, Сашенька…

Эшелон, дрогнув, тихо тронулся.

— Не прощаюсь, — махнула Люда рукой. — Увидимся на следующей станции. Ждать буду, приходи! — И побежала к своему вагону.

Матросов вскочил в вагон, запыхавшийся и радостный.

— Почему тихо? Дружки мои, ну и хорошую же я сводку читал!

— Сводка сводкой, — усмехается Воронов, — мы боялись, что совсем приворожила тебя эта черноглазая в ушанке, с наганом на боку. Думали, отстанешь.

— Э, да у него и кипяток ледком покрылся.

— Какая девушка, хлопцы! — восторгается Матросов. — Какая девушка! Смелая, обстрелянная! Настоящая ленинградка! И, оказывается, моя старая знакомая. Приглашала к ним в вагон.

— Тебя одного или всех? — спросил Дарбадаев. — Что ж, пойдем, — согласился он, подумав. — Только и моя Магрифа не хуже. Эх, на коне летит, как птица! У нас нет плохих девушек…

— А Люда песни спивает? — спросил Антощенко.

— Еще как!

— Можно и с ней поспивать, — вздохнул Петро. — Хотя наперед знаю: никто на свете не может петь краще моей Леси. Бывало, на човне плывем по Днепру, поем, и песня летит на всю степь, и ту песню слушают звезды и Днипро.

Матросов снял ушанку, потер лоб ладонью.

— Слушай, хлопцы, сводку. Сообщение Совинформбюро.

— Сталинград как? — не вытерпел Воронов.

— Там наши добивают окруженных гитлеровцев. А в Ленинграде прорвана блокада.

Все вскочили с полок, окружили Матросова, зашумели в радостном возбуждении. Кто-то крикнул «ура».

— Везде наши наступают и бьют фашистов, — взволнованно говорит Матросов. — На Юго-Западном фронте наши заняли Белую Калитву, Каменск, форсировали Северный Донец. Под Великими Луками фашистов тоже сбили и погнали; бьют и гонят на Северо-Кавказском и на Воронежском. Заняли города Валуйки, Уразово. Полностью окружена вражеская группировка в районе Каменка — Россошь. Сейчас она уничтожается. А в тылах у гитлеровцев везде орудуют наши партизаны. Скорей бы на фронт! — потирает он руки.

Неудержимо мчится эшелон. Часто стучат колеса на стыках рельсов. Вот поезд проскочил несколько станций и полустанков. «Может, так без остановки доедем до фронта?» — думает Александр. Укрепив на столике зажженную свечу, он садится писать письма Лине, воспитателю Четвертову и Тимошке.

Перед отъездом из училища он получил письма от Брызгина и Чайки. Они уже в армии. Еремин стал мастером на фабрике. «А как там Тимошка, Тимоня? Эх ты, братишка мой курносый, писал, что стал теперь стахановцем… И что делает сейчас Лина? Думает ли обо мне?»

Дробно стучат на стыках колеса. Мчится эшелон, огнями рассекая черноту ночи. Склонясь у свечи, пишет Александр.

Костылеву не спится, он ворочается на жестких досках.

— Ты все пишешь? — спрашивает он. — Так на станции пойдем к твоей ленинградке? Сам знаешь, Саша, нет у меня девушки, которая сказала бы мне ласковое слово.

Поезд замедляет ход. Люди прильнули к окнам. Световые вспышки выхватывают из темноты огромные черные силуэты заводских труб, корпусов. Вот эшелон остановился, и бойцы кинулись к выходу. Первым спрыгнул с подножки Костылев.

— Где же зенитный дивизион, Сашка?

— Тише ты, индюк! Это военная тайна.

Костылев нетерпеливо схватил Матросова за руку, и они быстро пошли в конец эшелона.

Глава IV Фили

иний тусклый свет фонарей слабо освещал рельсы, вагоны. Станция, видно, большая: много эшелонов, разноголосые гудки паровозов. В конце поезда, куда Матросов вел своих друзей, играл баян. В синем полумраке навстречу шла девушка в ватнике. Матросов сразу узнал ее:

— Люда!

— Саша, ну скорей же! — подбежала Люда.

— Это какая станция?

— Станция Фили. Вон Москва, Сашенька, — кивнула она.

Замедлив шаг, Александр посмотрел в том направлении, куда кивнула девушка. Москва, Москва! Как много мечталось о ней, и вот — она!.. Но город тщательно затемнен, и ничего там не видно, только слышится отдаленный гул да изредка голубые трамвайные вспышки выхватывают из темноты никогда не виданные им, но почему-то знакомые очертания города. Матросову хотелось остановиться, поговорить о Москве, насмотреться на нее хоть издали, но Люда тянула его за руку:

— Пойдем, пойдем скорее, ждут!

Вокруг баяниста в слабом синем свете фонаря пели и танцевали, пристукивая о мерзлую землю. Люда вбежала в круг и на минуту затерялась среди танцующих.

Потом вынырнула откуда-то из круга, схватила за руку Матросова и втянула в бурлящий водоворот пляски.