Александр Матросов

— «С испугу»! А мне, думаешь, не страшно было? — уже мягче сказал Щеглов. — Главное, один танк подбил, другой тоже, а третий прет прямо на меня, а я попасть в него никак не могу. А тут Перепелкину осколком голову снесло. Сысоев упал, и ты метнулся. Жарко мне было так, что пятки горели, да пересилил себя, ловчей прицелился и подбил.

— А как это патронов не стало? — придирчиво спросили Суслова из задних рядов.

— И почему раненый ушел, раз так трудно было на рубеже? Может, не тяжело был ранен и еще помог бы?

— Честное комсомольское, товарищи, — сказал Суслов, и глаза его заблестели от слез, — я вообще не думал уходить, а кинулся за гранатами, и раненый не ушел, а потерял сознание, и меня санитары вынесли.

— А чем докажешь?

Председатель поднял руку:

— Спокойнее, товарищи, больше порядка!

Матросов, Костылев и Антощенко сидят в задних рядах, слушают. В словах фронтовиков много поучительного. Бойцы и командиры рассуждают здесь о смерти в бою, как о чем-то совершенно обычном, простом. О страхе говорят, что его вполне можно преодолеть. Боятся и теряются в бою чаще всего необстрелянные новички, над которыми потом подшучивают товарищи. В бою страшно, конечно, всем, но настоящий боец подавляет, преодолевает страх, потому что страх помрачает разум, сковывает волю, силу, ведет к гибели. А главное в бою — умело, точно, с честью выполнить боевой приказ. Поэтому всех так взволновало дело Суслова.

— Ох, скорей бы в бой, что ли! — говорит Матросов. — Проверить себя.

Костылев и Антощенко, переглянувшись, усмехнулись. Известно: Матросову всегда хочется поскорее все узнать, все изведать.

— Успеешь, Саша, повоевать. Затем и приехали сюда.

Буграчев предложил отложить дело Суслова для доследования.

— Зачем же откладывать? — взмолился Суслов. — Как же я товарищам в глаза смотреть буду с таким обвинением? Я прошу сейчас же вызвать Козлова, санитара.

Собрание решило вызвать Козлова.

Огромный рыжебородый Козлов уже спал в теплой землянке и, когда его будили, долго не мог понять, зачем его вызывают. На собрание он спросонья пришел злой и, узнав, кто обвиняет Суслова, накинулся на Щеглова:

— Да ты что, очумел? Зачем на парня напраслину возводишь? Ты, значит, и не видел, как я Суслова полумертвого под кромешным огнем утащил? Не видел, — спрашиваю?

— Не до бороды твоей там было, — смущенно отозвался Щеглов.

— То-то и оно-то, не видел, а зря говоришь!

— А я видел, как он метнулся назад.

— Метнулся! Он бы кровью изошел, кабы не я.

В землянку вошел замполит Климских. С улыбкой он подошел к столу президиума, что-то тихо сказал Буграчеву и Брагину; те широко открыли глаза и тоже заулыбались. Все взгляды выжидающе устремились к президиуму. Козлова уже не слушали. Главное он уже сказал: Суслов не виновен.

Тогда Климских шагнул вперед и, волнуясь, объявил:

— Товарищи, разрешите сообщить вам великую радость. По радио передали приказ Верховного Главнокомандующего об окончательном разгроме окруженных под Сталинградом вражеских войск.

Все, как по команде, разом встали. От громких рукоплесканий и возгласов, казалось, раздвинулась над головами промерзшая насыпь землянки.

Замполит сообщил, сколько тысяч из огромной отборной гитлеровской армии под Сталинградом убито, взято в плен, какие захвачены трофеи.

— Трудно было нам в сорок первом, когда вооруженный до зубов и уже опрокинувший с десяток государств враг внезапно кинулся на нас и дошел до Москвы, до Ленинграда, а в сорок втором и до Сталинграда, — говорил замполит, и лицо его от волнения подергивалось. — Но фашистский зверь сломал себе зубы. Мы устояли. Устояли, и теперь бьем, и добьем врага, обязательно добьем, потому что нас вела и ведет коммунистическая партия — ум, честь и совесть народа.

— Ум, честь и совесть народа, — повторил Матросов, постигая глубокий смысл этих слов, и насторожился: заговорил его любимец Буграчев.

— Да, устояли, а теперь начинаем окончательно изгнание и разгром самого сильного, самого коварного и жестокого врага, какого еще не знала история.

Буграчев говорил тихо, но слова его тяжелы, как металл, и в суровом взгляде — стальной блеск.

— Наш советский человек — самой чистой совести, самой высокой нравственной культуры, самых светлых идеалов, и в этом наша несокрушимая сила. Фашисты сжигают на кострах книги передовых мыслителей, хотят поработить и отбросить человечество на века назад. Почернела от руин и пепла наша земля, где прошел враг. И теперь особенно враги ждали нашей гибели. Они кичились своей первоклассной техникой. Но техникой можно уничтожить заводы, города, но нельзя убить душу народа, правду народа. На место одного сраженного у нас становятся тысячи. Мы устояли да еще вооружились новой техникой и вот ударили под Сталинградом. Фашистам теперь уже не подняться. А мы только плечи разворачиваем. Сила советского народа неисчерпаема. Много впереди еще трудных боев, но только наша армия спасет мир от фашистского рабства.

Опять грянули рукоплескания и возбужденные голоса:

— Скорее и нас ведите в бой!

— Ведите на врага!