Александр Меншиков. Его жизнь и государственная деятельность

А между тем, его самоуправство и насильственный образ действий, который мог вовлечь Россию в войну с Полыней, успели сильно поколебать его кредит у императрицы. Враги его с герцогом Голштинским во главе, конечно, не замедлили воспользоваться его промахом и представить его поведение в Курляндии в самых черных красках. Вдобавок князь своим бесцеремонным обращением вооружил против себя и вдовствующую герцогиню, которая поехала жаловаться на него в Петербург. Таким образом, против отсутствующего фаворита составился целый заговор, в котором приняли участие и обе царевны. “Вся царская фамилия, – доносил цесарский посол Рабутин Карлу VI, – раздражена оскорблением, нанесенным Анне Иоанновне, и требует удовлетворения”. Назначена была комиссия для расследования образа действий князя в Курляндии. По-видимому, дела его принимали опасный оборот. Но Меншиков приехал, свиделся с императрицей и скоро – в первых же числах августа – следствие было прекращено, и все замыслы врагов обращены в прах.

Да оно и понятно. Тот же самый курляндский инцидент, выставивший в ярком свете самоуправство князя и давший против него оружие врагам, обнаружил еще ярче, в какой степени он нужен России. Благодаря его отъезду выяснилось, что настоящим деятелем, дававшим ход всей государственной машине, был именно он. “Без него как-то все дела остановились”, – писал саксонский резидент Лефорт. Другие вельможи в сущности не умели заниматься делами. Да и сами противники Меншикова, хотя бы тот же герцог Голштинский, затевая с ним борьбу, имели в виду лишь ослабить его могущество, подорвать доверие к нему императрицы и занять его место. Но совершенно устранить князя приверженцы Екатерины не желали и не могли, как главную опору их партии, как единственный военный авторитет, который можно было противопоставить другому фельдмаршалу, предводителю украинской армии, князю Михаилу Михайловичу Голицыну, принадлежавшему к лагерю великого князя.

Как бы то ни было, дело в Курляндии не выгорело. Правда, и Мориц Саксонский также должен был проститься со своими надеждами, и вообще решение вопроса о курляндском престолонаследии отложено до смерти старого герцога, так что шансы на успех не все еще были потеряны. Но расшатанное здоровье императрицы заставляло серьезно задумываться над другим, гораздо более важным вопросом – вопросом о престолонаследии в России.

В сущности Меншиков, возведя на престол Екатерину, только отсрочил решение страшного для себя вопроса. Но в то же время можно было надеяться, что императрица проживет еще долго и обстоятельства сами укажут спасительный выход. Теперь же ждать дольше становилось опасно. В начале 1727 года состояние здоровья Екатерины приняло угрожающий характер. Приходилось принять окончательное решение. На первый взгляд, положение было такое же, как в 1725 году: претендентами на престол являлись с одной стороны – дочери Екатерины, за которых стояли прежние сторонники последней, опасавшиеся воцарения сына Алексеева, с другой стороны малолетний Петр Алексеевич, единственный законный наследник престола в глазах народа. События, правда, показали, что мнением народным можно пренебрегать, имея на своей стороне войско. Но люди более проницательные должны были понимать, что то, что удалось в 1725 году, может не удасться теперь. Тогда воцарение Екатерины при малолетстве великого князя не доказывало еще желания совершенно отстранить его от престола; но неужели этот единственный мужской представитель династии будет и теперь обойден в пользу одной из своих теток, в пользу женщины? Еще в начале 1726 года умный Остерман предлагал для примирения интересов обеих сторон женить великого князя на цесаревне Елизавете Петровне. Это было неосуществимо, потому что народ и церковь никогда бы не признали законным брак между такими близкими родственниками; но мысль, внушившая Остерману этот проект, мысль о невозможности устранить от престола великого князя была верной, и Меншиков, при всей своей смелости, должен был невольно отступить перед таким рискованным шагом, который грозил поставить его в положение Годунова. В подметных письмах, во множестве появившихся в то время, ему прямо приписывали эту роль. “Известие детям российским о приближающейся погибели российскому государству, как при Годунове над царевичем Димитрием учинено”, – говорилось в одном из таких писем: “понеже князь Меншиков истинного наследника, внука Петра Великого, престола уже лишил, а поставляют на царство российское князя Голштинского. О горе, Россия! Смотри на поступки их, что мы давно проданы...” Риск, следовательно, был большой, гораздо больше, чем в 1725 году, а выгоды... выгоды казались очень проблематичными. Возвести на престол Анну Петровну значило трудиться в пользу герцога Голштинского, значило готовить себе соперника в лице графа Бассевича, который теперь заискивал перед князем, но при изменившихся обстоятельствах, конечно, стал бы вести себя иначе.